«Последние новости». 1934–1935

…Не знаю, правильно ли будет сказать, что этот плодовитый и усердный поэт в последние годы вырос… что вообще он сильно усовершенствовался, сомнения нет… – Ср. мнение Ходасевича об эволюции Ю. Мандельштама: «Его первая книга – “Остров” – была на редкость стройно скомпонована, вся сосредоточена на одной теме. Во второй книге тематическое единство было ослаблено, но Мандельштам весьма отчетливо сосредоточил свои усилия на закреплении отдельных лирических моментов. Он учился воспитывать чувство и его записывать. С одной стороны это толкало его на некоторое многословие, которым нередко он и грешил, но с другой стороны – открывало перед ним обширное поле для опытов и совершенствования. Таким образом, он добился того немаловажного достоинства, что иногда его стихи можно было узнать, отличить от других по собственной манере, по почерку. Словом начал он обретать некое единство, если еще не стилистическое (удел вполне законченных мастеров), то единство манеры.

И вот, читая его новый сборник, не могу я отделаться от ощущения, что это былое единство Мандельштамом утрачено. Спешу тут же оговориться: это вовсе не значит, что нынешние стихи Мандельштама слабее прежних. Даже напротив: многое в них несравненно более зрело, закончено, сделано с несравненно большим умением и вкусом. Таких стихов, как “Проходят дни за днями”, или “Жить одному”, или “Сколько нежности грустной” Мандельштам прежде просто не сумел бы написать. Но со всем тем для меня как-то несомненно, что прежде Мандельштам отчетливее, точнее ощущал себя и свою манеру. Отчего это произошло? Мне кажется, что это – болезнь роста. Прежняя неразборчивая погоня за мимолетной эмоцией Мандельштама уже не удовлетворяет. В выборе тем он стал разборчивей и скупей, так же как стал скупей на слова (все хорошие признаки). Но он еще не нашел тех основных мотивов, на развитии которых мог бы сосредоточить свой окрепший поэтический опыт. В себе самом он еще не нашел и не избрал тех центральных моментов, на которых мог бы сосредоточить свое дальнейшее творчество. Словом, я позволю себе сказать, что некий, вероятно, мучительный перелом, ощущаемый в новой книжке Мандельштама – кризис не литературного, а личного, человеческого порядка. В литературном смысле он может оказаться даже весьма благодетельным, поскольку откроет для Мандельштама новые возможности. Но сейчас Мандельштам – на переломе. Его прошлая поэзия его уже не удовлетворяет, а будущая еще не ясна. От этого на его третьей книжке отразилось то, что обычно ощущают поэты, так сказать, между книжками: когда одна внешне и внутренне изжита, закончена, а новая еще не наметилась, не прощупалась. Таким образом, третья книга Мандельштама как бы некое “междукнижие”. В то же время выражает она и конец “юношеского” периода, отмеченного у Мандельштама романтической погоней за чувством. Теперь перед ним – новый, зрелый период, который он предчувствует, но которого ясно еще не видно. Одним словом, мне думается, что Мандельштам сейчас – в периоде исканий, что всегда благотворно. Найдя в себе новые, более устойчивые, более глубокие темы, он тем самым автоматически будет вынужден искать для них нового выражения. Всего этого мы ему от души желаем» (Возрождение. 1935. 26 сентября. № 3767. С. 3).

…К Екатерине Таубер без большой натяжки можно отнести все, что сказано о поэзии Мандельштама… – Речь идет о книге Екатерины Леонидовны Таубер (1903–1987) «Одиночество: Стихи» (Берлин: Парабола, 1935).

…Марселину Деборд-Вальмор, например, «плаксивую Марселину», к которой Ахматова порой так близка, или… Анну де Ноай… – Адамович неоднократно соспоставлял Ахматову с французскими поэтессами Марселиной Деборд-Вальмор и Анной де Ноай, см его статьи «Литературные беседы» (Звено. 1925. 11 мая. № 119. С. 2), «Анна Ахматова» (Последние новости. 1934. 18 января. № 4684. С. 2) и др.