Последние поэты империи: Очерки литературных судеб

Пора привыкать к пораженьям,
глаза к темноте приучать,
пора бы уж внутренним зреньем
и берег слепой различать,
и слышать, скорей по привычке,
как гаснут небесные спички,
и слушать свое, и молчать…

(«А в сумерках вдруг налетели…», 1985)

Надеюсь, не одолеет барочное эстетство поэта, так же, как когда-то не одолела его барачная убогость посадской реальности, как не одолело его до конца липнувшее к нему искушение Чаадаевым, иначе о чем бы мне было писать и чем воистину наслаждаться? Не верю я в его «мимость» своей родине. Не знаю уж, откуда у него вырываются подобные чужие злые строчки?

Не верю и в его позднюю зацикленность на чистой культуре, сам же органически никогда не принимал филологические стихи. Нет у Чухонцева ничего общего с постмодернистами, есть грусть и тоска, но есть, есть и чисто русская, такая земная, даже земляная надежда:

Путь ли бездомный, быт ли наш кочевой,
каждый в России — калика перехожий.
Вот и я хочу вырыть колодец свой,
чтоб человек какой иль птенчик Божий
ковшик нашли с водою, а нет, ну что ж,
есть еще Млечный Путь и Небесный Ковчег.

(«Сразу споткнулся о память, едва вошел…», 1985)

Не случайна эта перекличка с Маяковским:

Я хочу быть понят своей страной,
а не буду понят, ну что ж,
по родной стране пройду стороной,
как проходит слепой вождь[11]

.

Все-таки не «мимо» пройти, все-таки — в своей России для калик перехожих роет свой колодец поэт Олег Чухонцев.

Значит, найдет все же он свой «приют у Бога».

1999

Жизнь с открытым сердцем: Борис Примеров

* * *

Когда-нибудь, достигнув совершенства,

Великолепным пятистопным ямбом, Цезурами преображая ритмы,Я возвращусь в советскую страну,В союз советских сказочных республик, Назначенного часа ожидая,Где голос наливался, словно колос,Где яблоками созревала мысль,Где песня лебединая поэта Брала начало с самой первой строчки И очень грубо кованные речи Просторный возводили Храм свобод. Там человек был гордым, будто знамя, Что трепетало над рейхстагом падшим И обжигало пламенем незримым,Как Данту, щеки и сердца всерьез. Какая сила и какая воля Меня подбрасывала прямо к солнцу! Гремели грабли, и мелькали вилы,И тяжелели легкие слова.…От гроз бегут истрепанные травы И убежать не могут через степи;А посредине ливня — легкий мерин… Блаженно рдеют лица у крестьян…

1994