Последние поэты империи: Очерки литературных судеб

Думаю, в любом случае кривая вывела бы Эдуарда Лимонова в лидеры сопротивления. Главным в жизни для него стало не искусство для избранных, не стихи или проза как некий концепт, с которым он играет, а само существование как сопротивление враждебному миру, которое становится шире и значимее его собственного эгоизма, его эстетства, его литературных парадоксов. Неправы те, кто считает увлечение Лимонова политикой еще одним арт-проектом, игрой пресыщенного эстета, громкой рекламной акцией.

Во-первых, если это игра, то игра со смертью. Мало кому под силу такая игра. Во-вторых, как думаю я, долгие годы общающийся с Эдуардом, его игра давно переросла в осознанное стремление к сопротивлению, к борьбе с ненавистным ему буржуазным миром. И от былых друзей он отвернулся не по политическим причинам, а из-за их внезапно проявившейся в годы перестройки буржуазности. Не может быть буржуазного андеграунда. И потому место художника всегда на баррикаде.

Его судьбу уже сейчас можно сравнивать с судьбой другого «агитатора, горлана, главаря» Владимира Маяковского. Путь от футуристической редиски в петлице и стихов «Люблю смотреть, как умирают дети» к поэмам «Ленин» и «Хорошо», к плакатам и «Окнам РОСТА», к революционным стихам, к «Левому маршу» и далее к осознанию государственности, великой державности своего дела, своей миссии и неслучайному признанию Иосифа Сталина, что «Маяковский был и остается лучшим поэтом советской эпохи», спустя более чем полвека повторился. Эдуард Лимонов тоже от ранней концептуальной поэзии, от авангардного минимализма, от роли эксцентричного абсурдиста в кругу своих лианозовских друзей^{41} прошел путь до трагического, пока еще экзистенциального бунта отверженного и покинутого поэта в романе «Это я — Эдичка», бунта против всех режимов и всех государств, а затем с неизбежностью пришел к построению своей национал-большевистской утопической модели общества, к новому коллективизму, к новой народности. Отверженный и эмоционально неблагополучный творец почти всегда становится народным бунтарем. Разве что финал пока еще у Эдуарда Лимонова, к счастью, не схож с финалом Владимира Маяковского. И даже пророчествующие стихи Лимонова о смерти в Саратове оказались преодолены сильной волей и строго организованным сознанием лидера партии, политика, главаря. В данном случае он победил в себе поэта.

Умру я здесь в Саратове в итоге
Не помышляет здесь никто о Боге
Ведь Бог велит пустить куда хочу
Лишь как умру — тогда и полечу

… … … … … … … … … … … … … …

Все слабые за сильного держались

И никогда их пальцы не разжались
И сильный был в Саратове замучен
А после смерти тщательно изучен

(«Саратов», 1969–1970)

Нет, его предсказание саратовской смерти, так же как и других своих смертей в молодости, не сбылось. Натолкнулось на иную стихию. В этом главное противоречие Эдуарда Лимонова. Глубочайший, осознаваемый эстетизм натуры, любование собой и своими действиями, манерность, игра с вещами и с друзьями — все то, что сближало Эдуарда Лимонова с лианозовским кружком поэтов и художников, поглощалось или вовсе уничтожалось гораздо более сильной страстью — стать национальным русским героем, противостоящим распаду и страны, и общества, и культуры, стремлением к осознанному политическому и общественному лидерству в этом народном сопротивлении. Его жизнь оказалась значимее его искусства, его борьба оказала огромное влияние на стиль и смысл его же творчества.

Вышедший в издательстве «Ультра. Культура» наиболее полный поэтический сборник Эдуарда Лимонова «Стихотворения», куда вошли его стихи от самых ранних до написанных недавно в тюрьме, помогает нам в политике, лидере партии, в бывшем политзаключенном, в известном прозаике обнаружить следы на время исчезнувшего поэта, сумевшего поэтические переживания обездоленного, униженного и оскорбленного человека сделать близкими миллионам таких же, как он, людей.

От меня на вольный ветер
Отлетают письмена
Письмена мои — подолгу
Заживете или нет?

(«От меня на вольный ветер…», 1967–1968)

Его ярко звучащие письмена придали больший вес его ярким поступкам. Писателя Лимонова в охотку слушала вся страна в начале перестройки, а затем уже колонны молодых нацболов поверили ему как своему вождю, по сути доверили ему свои жизни. Не есть ли это высшее признание поэта?