Последние ратники. Бросок волка

— Эй, есть кто? — хотел как можно более беспечно бросить он во мрак харчевни, но голос выкинул предательский номер — вырвался из горла каким-то придушенным сипом, из которого даже сам говорящий ничего не понял. Смутившись, прокашлявшись и сделав чуть более решительный шаг вперед, повторил вопрос.

— Хозяева дома?

«Что за дурак? Какой дом?! Кабак обычный, где жрут, пьют да спят. В том, что жрут».

То ли вторая попытка получилась такой же сопливой, то ли тут уже давно уснули все — привечать нового гостя никто и не подумал.

Потоптавшись на месте, Яшка, наконец, решился войти. Только он сделал три робких шажка в сторону стола с лучиной, как дверь за спиной с плотоядным стуком захлопнулась. «Послушник» от неожиданности вздрогнул, запнулся, цапнул вмиг одеревеневшей рукой за край ближайшей столешницы, пытаясь удержать равновесие. Ноги скользнули куда-то назад, а верхняя часть долговязого тела предательски подалась вперед… Стук треснувшегося об пол костлявого естества заглушил грохот перевернутого стола и скамьи.

Такой шум разбудил бы даже покойника. Сдвинув с себя стол, сопя и потирая ушибленное место, Яшка медленно поднялся на ноги. Он бы готов к чему угодно — к брани и угрозам сбежавшихся на шум хозяев и постояльцев, даже к зуботычинам. Но страх перед всеми этими неприятностями прошел очень быстро. Как только послушник понял — судя по гробовой тишине, почти осязаемо сгустившейся в трактире, его баталию с мебелью никто не услышал.

— Да где же все?! — яростно проворчал «монашек». Не столько из-за накатившего раздражения, сколько для того, чтобы наполнить могильную тишь хоть каким-то признаком человеческого присутствия.

Мелкими шажками, чтобы в темноте не налететь еще на какое-нибудь досадное недоразумение, двинулся в сторону стола, на котором проигрывала неравный бой с вязким торжеством мрака тоненькая лучинка. Добрался до него без приключений, осторожно, чтобы ненароком не выронить и не сжечь в довершение весь дом, поднял робко тлеющую щепу над головой и осмотрелся. Темнота хоть и отступила на пару шагов, но как-то нехотя, будто с ленцой.

По правую руку от входа в харчевню из стены таращился черным провалом, без малейшего намека хотя бы на тлеющие угольки, внушительных размеров очаг. Сразу за ним темнела приглашающе распахнутая дверь. Вела она, скорее всего, в поварню. У дальней стены на второй поверх, под который здесь, судя по всему, оборудовали обширный чердак, карабкались ступени лестницы. Всё остальное нутро харчевни загромоздили расставленные безо всякого видимого порядка лавки и столы. На двух даже осталась неприбранная посуда — глубокие миски, солидно подбоченившиеся деревянные кружки, ложки. Одна валялась под ногами. Под ней растеклась лужа. Растерли её чуть не по всему полу — широкий мокрый след тянулся в сторону кухни.

Что ж. Если лужу вытирали, значит, хозяева в этом трактире всё же имеются. Чуть опустив руку с лучиной, так, что огонек теперь трепыхался на уровне подбородка, пугливо вздрагивая при каждом яшкином вздохе, книгочей двинулся в ту сторону, куда вела мокрая стезя.

Дойдя до поварни, уже в сотый, наверное, раз за вечер вытянул шею и заглянул внутрь. Здесь было еще темнее. Плотный мрак тщедушным огоньком не особенно смутился. Именно поэтому, едва переступив порог, горе-шпион снова обо что-то запнулся. Нога запуталась то ли в тряпье, то ли еще в какой рухляди, валявшейся непролазной бесформенной кучей прямо посреди прохода. Да так неудачно, что неловко подвернулась, подогнулась, и Яшка снова шлепнулся на пол. Едва успел подставить руку, чтобы не совсем уж лицом бухнуться вниз. Не помогло. Рука, как назло угодив во что-то липкое и мокрое, проворно скользнула в сторону. Только в последний миг успел повернуть голову, уводя от удара об пол хотя бы нос. Зубы клацнули так, что в Царьграде, наверное, услышали. Впрочем, вовсе не этот лязг оказался самым страшным последствием падения. Пытаясь приземлиться как можно мягче, монашек совсем забыл о лучине. Оставшись без внимания, проклятая кочерга уткнулась именно в растекшуюся по полу лужу. Недовольно зашипев, куцее пламя моментально потухло.