Последние ратники. Бросок волка

«Тысяцкий?!» — удивление Кутьки не шло ни в какое сравнение с княжьим. Глаза его полезли на лоб. Дядька Хром, однорукий войт Овнища был киевским тысяцким?!

11. Княжий совет

Вели его по таким задворкам детинца, что первой мыслью было — тащат убивать. Никодим с провожатыми прошли мимо клетей да подклетей, обустроенных для челяди, миновали обширную дружинную избу с высоким крыльцом и ступенями, стоптанными за годы сотнями ног, обогнули длинные хоромины княжьих конюшен и вышли во внутренний дворик, ограниченный с двух сторон смыкающимися стенами построек, а с двух других — невысоким, чуть выше пояса, тыном. Здесь, судя по всему, была обустроена площадка для ратных занятий гридней. Сейчас она пустовала.

Вернее, как пустовала. Несколько человек на ней всё же наличествовало. Князь на удивление не выделялся ни одеждой, ни государевой величавостью. Единственное, что могло выдать в этом воине самодержца — нетерпеливое раздражение, какое всегда бывает у людей, не привыкших ждать. Особенно, если они молоды. Двое других готовы были порезать друг друга прямо на месте. Благо, оружие у всех изъяли. Но они — тучный бородач с богатой одышкой и стройный калека без руки — без устали секли один другого взглядами.

Хотя, конечно, не так, как жгли Никодима глаза заметно исхудавшего «серьёзного аналитика». Тот понуро сидел на земле, привалившись спиной к плетню и всеми силами старался изобразить из себя пустое место. Но когда стражники привели его куратора, умело подбив сзади ноги, поставили на колени и молча удалились, Яков едва не кинулся к нему с кулаками.

Что ж, имел полное право.

Хорошо, хоть остальные глядели на него привычно и ожидаемо. Как спешащие по важным делам прохожие всегда смотрят на сидящего в луже посреди бела дня алкаша. Так, будто к их человеческому роду это существо не имеет никакого отношения.

— Знаешь, княже… — просипел тучный боярин. — Я ж ведь еще с батюшкой твоим в походы хаживал, да границы державы его блюл в мире. И тебя помню еще сопляком. Вот, честно если говорить, руку на сердце положа да пред взором Ярила представ, устроил бы тебя поперек лавки, да задал бы хорошей порки. Так, знаешь, по-отечески. Чтобы в следующий раз понимал, что ребячество ребячеством, но не каждую шутку стерпеть можно.

— Твоя правда, Молчан Ратиборыч, батюшке моему ты служил верой и правдой. И мне тоже упрекнуть тебя не в чем. И сыну моему, хочется верить, такоже не в чем будет. Но то пора бы уже уяснить, что ребячеством я давно уже не маюсь, а поперек лавки меня можно положить в том только случае, ежели сам готов лечь поперек плахи. Лишь из уважения к твоей славе воинской, верности столу киевскому да мудрым сединам я постараюсь забыть твою дерзость. Как и все здесь, — обвел он тяжелым взглядом собравшееся вокруг него маленькое вече. — Тем более, что в воинской доблести и верности Хрома тоже никто не сомневается.

— Что ж тогда он отослан был от стола?

— По моему слову. Личному.

— Но… — было абсолютно очевидно, что такого ответа толстяк не ожидал услышать совершенно никак. Он замялся и сник, глаза его забегали от князя к однорукому и обратно.

— Теперь ты, Молчан, готов слушать?

— Да, — упавшим голосом прохрипел боярин.

Самодержец коротко кивнул однорукому. Тот мельком глянул на «аналитика». Вроде бы даже немного ободряюще. Затем недобро посмотрел на Никодима. Что того лишь порадовало. А то он уже начинал ощущать себя не то, что гостем в чужом мире, а вовсе сторонним зрителем в кино. От которого ничего не зависело, и о существованиии которого главные герои даже не подозревали.

— Все мы, собравшиеся здесь, знаем друг о друге поболе, чем каждый думает, — принялся туманно разглагольстовать однорукий. Никодим, вздохнув, уже собрался было ещё раз перебрать собственные мысли, раз уж ему решили предоставить такую удобную возможность. Но затем «паралимпиец» сумел его удивить. — Не многие ведают о гостях нашего мира. Те, про кого я точно знаю, что они в курсе таких дел — сейчас здесь. Кроме Клина Ратиборыча. Брата Молчана. Так уж вышло, что во время пленения я выяснил: служитель нового бога, из тех, кого приютил в своём детинце Светлый князь — один из пришлых из другого мира людей. Вот он, кстати, тут сидит, — кивнул однорукий на Якова.

Тот мгновенно перевёл взгляд на Никодима. Еле сдерживаемой ярости в нём больше не наблюдалось. Теперь её сменило виновато-испуганное выражение. И было от чего. Потому что теперь громы и молнии метали глаза Никодима.

«Проболтался, мозгляк!»

Выходит, сопляк раскололся местным и выдал всю информацию про них двоих?! Тот самый «аналитик», который доказывал, насколько опасно оставлять след в прошлом, чтобы эта оплошность не отразилась на будущем?

— Здесь же сидит и другой такой же… пилигримм, — продолжил колчерукий. — Старший по статусу.

«По статусу? Откуда этот лесной пень знает такие слова»?