Последние рыцари

Пока братья ставили весла, Марко выпрыгнул из лодки, подбежал к Иво, жениху Королевы, взял его за руку и предложил сесть воьсмым гребцом.

И снова поднялся страшный крик…

Иво упирался изо всех сил.

Марко плюнул ему в лицо, прыгнул к братьям, и лодка тотчас отчалила…

Море бесновалось, но они упорно подвигались вперед. Схватились люди с необоримыми силами природы, но, видно смилостивился бог, глядя на их отвагу, и Пивичи поспели вовремя. Пуричи поймали конец веревки, и после невероятных усилий все приплыли к берегу, где их встретили радостными криками…

Марко вывел Королеву из лодки, перед всеми поцеловал в лоб и сказал:

— На этот раз сам бог дал мне тебя, и никто уже не отнимет!..

* * *

— Ну, просто как в сказке! — воскликнули разом долачане и долачанки.

— Отважный бедняк плюнул в лицо богатому трусу и отнял обрученную девушку!

— Э, и впрямь она его у бога вымолила!

— Э, и впрямь он добыл ее на поединке!

— Э, и впрямь честь и слава Марко Пивичу и Королеве!

1890

НОВЫЙ СВЕТ В СТАРОМ РОЗОПЕКЕ

Тридцать лет тому назад в городе Розопеке с окраинами насчитывалось немногим более тысячи душ.

Жители делились на старожилов и пришлых. Старожилами считались сербы, пришлыми — «всякий сброд». И те и другие делились в свою очередь на три сословия. Сербскую аристократию представляли старые морские капитаны; среднее сословие — купцы и состоятельные ремесленники; голытьбу — бедняки рабочие, матросы да рыбаки. Пришлые делились по нижеследующим рангам: судья, комиссар, их приставы, два врача (уездный и городской), инженер, аптекарь, начальники почты, телеграфа, таможни, податной инспектор, делопроизводители, писцы, канцелярские служители, два тюремщика, жандармы, хожалые, несколько трактирщиков и рабочих на окраинах — в общем, около тридцати семей.

Кроме того, в Розопеке проживало четыре духовных наставника и два светских: протоиерей с иереем, каноник с капелланом и два учителя. Эти шесть человек также принадлежали к двум разным кастам.

Наконец, в крепости стоял батальон солдат и при нем около дюжины офицеров.

Как видите, лет тридцать тому назад Розопек кое-чем напоминал Индию.

Но что касается порядков, тогдашний Розопек мог бы служить примером. Жизнь в нем текла размеренно; пульс бился ритмично.

Чуть свет все капитаны усаживались на своих террасах и курили трубки на длинных чубуках; попозже открывались лавки и мастерские; еще позже — кафана «Австрия», а еще позже в ней собирались чиновники и оттуда уже расходились на службу; позже всех, в сопровождении хожалого, шествовал в управу городской голова. Только школьники нарушали этот порядок.

Но вот все разошлись, и в городе снова воцарялась тишина. Редко когда на его четырех улицах увидишь до обеда крестьянина, прислугу либо грузчика. Ей-богу, случались дни, когда госпожа Тереза, жена податного инспектора, вечно торчавшая у окна, не видела в это время ни одной живой души.

На окраине было оживленнее.

По вторникам, в базарный день, и в городке и в пригороде поднималась суматоха, правда только до обеда.

Однако во все дни без исключения, когда большой колокол церкви святого Франциска возвещал полдень, когда выходили из своих канцелярий чиновники, а ученики — из обеих школ, когда окна, смотрящие на городскую площадь, расцвечивались женскими головками, сердце Розопека, хоть и ненадолго, начинало учащенно биться.

После обеда снова наступало затишье; собственно, именно тогда и воцарялась мертвая тишина южной сиесты, которая зимой длится два, а летом четыре часа и в которой есть что-то торжественное и величественное, напоминающее (прости, господи!) литургию.

В эту «глухую дневную пору», как называли в Розопеке сиесту, только двое бывали заняты больше всего.

То были Бепо и Мандалина, хозяева кафаны «Австрия».

На окраинах стоял с десяток трактиров, которые тоже назывались кафанами и в которых собиралась голытьба, но «изысканное общество» признавало лишь одну кафану на единственной площади Розопека — кафану «Австрия».