Последние рыцари

Тем временем в Беповой кафане играли в бришкулу. Играли единственно из уважения к заведенному обычаю, никто не обращал внимания ни на подаваемые знаки, ни на ошибки. Комиссар, прислушиваясь к щелканью шаров, вздохнул раза три и признался, что ему вспомнились веселые годы учения, хоть сейчас уже не до этого. Аптекарь с уловками дипломата намекнул, что в конце концов и они могут приобрести бильярд. Никто не поддержал его. Старый городской врач принялся доказывать, что нет ничего вреднее пива, что от него будто кишки обрастают салом. Податной инспектор уверял, что люди, пьющие пиво, теряют чувство меры, что нет человека, который мог бы ограничить себя двумя кружками в день. Бепо пытался шутить, скрывая дурное настроение, но когда кто-то из молодых людей приподнял занавеску, старик вскипел и предложил ему отправиться к фармазонам.

Земляки Амруша, по горло сытые и вдребезги пьяные, ушли под вечер. Потом снова начались танцы вокруг бильярда, с той только разницей, что либералы танцевали не с кельнершами, а со своими дамами. Впереди всех доктор Зането со своей белокурой красавицей.

В тот вечер гулянье на площади не состоялось — беповцы отправились размять ноги в пригород. Это чрезвычайное происшествие отчетливо обозначило перелом в жизни Розопека, Вернувшись, беповцы уселись за столики на тротуаре, но уже не спинами к «Новому Свету», чтобы не обидеть военных.

Когда в крепости протрубила труба, консерваторы разошлись по домам и затворили ставни, чтобы их потом не упрекнули, что они слушали оркестр либералов. А Бахус принялся запускать огненных змеев; они взвивались высоко над серыми стенами старого Розопека, разнося по далеким окрестностям весть об открытии «Нового Света».

Капитаны на своих террасах по-прежнему высмеивали беповцев и амрушевцев, но когда после трубы вспыхнул фейерверк и еще громче загремела музыка, они засиделись дольше обычного, невольно вспоминая молодость и кафешантаны в портах Ливорно, Марселя, Лиона…

Капитан Лазар, прощаясь с соседом, крикнул:

— Доброй ночи, капитан Марко! Итак, народ получил равноправие! Значит, не осталось больше, братец мой, спокойного угла в Приморье! Ну и Амруш, убей его бог! Спокойной ночи!

Грузный Амруш, без шапки, с засученными рукавами, опершись о дверной косяк кафаны, с удовлетворением оглядывал свое «войско» (так он называл завсегдатаев) и наблюдал за Мичаном и Фаникой. Его причуды знал уже каждый: терпеть не может священников любой веры; ругается только по-английски; почитает людей в зависимости от того, сколько они «стоят»; с удовольствием «лупцует» Мичана, но не при посторонних, а вечером, когда закроется кафана. Кроме того, Амруш не выносил собак, но не давал сердцу воли, не желая даже в этом уподобляться Бепо. Стоило Амрушу опустить глаза и поглядеть, как псы валяются под столами, он хмурился, взгляд его невольно искал подходящий камень. Собаки словно бы все понимали, потому что всегда пристраивались подальше от его ног, а если какая из них и посматривала на него, то, казалось, говорила: «Можешь нас ненавидеть, сколько влезет, только не бей, как тот трутень, что напротив тебя!» Не любил Амруш и уличных мальчишек, однако по вышеуказанной причине позволял им собираться под шелковицей. Когда кто-либо из посетителей бросал окурок, налетала стайка неоперившихся юнцов и устраивала из-за него свалку. Амруш бормотал «годем!», сжимал кулаки и обычно срывал злость на Мичане.

Перед старой кафаной все было по-прежнему. Гладкая мостовая перед ней не осквернялась собачьим племенем. За пятью-шестью столами с важностью играли в бришкулу. Старый Бепо в неизменной капе на голове обходил посетителей — неторопливо, почти бесшумно, словно призрак. Когда звали его разобраться в каком-либо спорном случае, он ухитрялся, как и раньше, все мастерски уладить, чтобы были и «волки сыты и овцы целы». Если его спрашивали, что он думает об Амруше и его заведении, Бепо пророчил: «Все это долго не протянется. Ежели есть бог, фармазон кончит плохо, ибо, перво-наперво (Бепо поднимал большой палец), у него нету в заведении иконы; а во-вторых (Бепо поднимал указательный палец), он пьет ракию через соломинку; в-третьих, держит «немок, которые принимают», и т. д.

Амруш никогда дурно не отзывался ни о Бепо, ни о его «войске»; напротив, «американец» почтительнейшим образом кланялся судье, комиссару, податному инспектору, старому врачу, аптекарю, начальнику почты и телеграфа и прочим, хотя часто случалось, что, когда это мог видеть Бепо, ему и не отвечали. Завидовать Бепо Амрушу было не в чем, впрочем…