Последние узы смерти

– Чего ты не понял, мой тихий, невозмутимый братец, это что добра и благородства не всегда хватает. Случается, против чудовища тебе приходится выставить такую же чудовищную темную тварь. – Валин вытянул из петли на поясе один топор, за ним другой. – Я – такая тварь, Каден. То, что было во мне от человека… то, что знало товарищество, дружбу, любовь… Нет его больше. Осталась темнота. Я уже не брат, если честно. Не друг. Не союзник и не сын. Я ничем таким быть не умею. Для меня остались только кровь и борьба. Ничего другого во мне нет. Вот для этого боя, что сейчас идет, я и существую.

А потом началось.

За годы послушничества в Костистых горах Каден не раз видел с высоты узкого гранитного Когтя, как охотится скалистый лев. Эти совершенные хищники скользили между камнями, как зимние тени, беззвучно подкрадывались к жертве, стекали с уступа на валун с такой плавностью, что казались сновидениями охотника. Каден видел, как зверь час проводил в неподвижности, а потом, развернувшись пружиной, одним безошибочным ударом покрывал десяток шагов. Такой Кадену представлялась смерть: совершенной, терпеливой – вот она выжидает, а вот наносит удар, так мгновенно и точно пересекая жилы, что гибнущая жертва – медведь или горный козел – падает на камни уже мертвым. Только те горные львы при всем их совершенстве и бесшумном хищном изяществе показались бы до смешного неуклюжими рядом с существом, в которое превратился Валин.

Тот не атаковал перегородивших улицу солдат – слово «атаковать» тут не годилось. Атака подразумевает бой, оборону – хотя бы самую слабую, условную – со стороны противника. У аннурских солдат обороны не было. С тем же успехом они могли бы, стоя на краю прибоя, сдерживать хлипкими копьями напор серого, как сталь, моря. Валин швырнул топоры еще за двадцать шагов. Каден едва смог проследить за кувыркающимся в воздухе оружием, а оно уже долетело. Оба топора нашли цель. Валин между тем извлек из-под черной одежды ножи и их тоже метнул в строй солдат. Звук достиг Кадена с задержкой – четыре хлюпающих удара стали, входящей в беззащитную плоть.

Ряд дрогнул, когда четверо из середины затряслись в агонии. Валин не сбился с шага.

Между ними и аннурцами развернулась поперек дороги тяжелая, нагруженная скобяным товаром телега. Мулы бесились от запаха крови, метались, били копытами, разбрасывали во все стороны стонущие чугунные горшки и сковородки. Бородатый хозяин промедлил, пока желание спасти свое добро боролось с осознанием, что между ним и несущимся по улице безумцем ничего не стоит. Когда скобарь ничком распластался по земле, Валин перелетел через телегу, на ходу выхватил две тяжелые чугунные сковороды, упал наземь, ударился плечом, перекатом вскочил, отбил летевшие в лицо стрелы и, очутившись среди легионеров, разбивая лица и выворачивая суставы, рявкнул Кадену с Тристе: «За мной!»

Пока те одолели несколько десятков шагов, легионеров в живых не осталось, кровь из страшных рваных ран сворачивалась в пыли, а Валин снова держал в руках топоры.

– Пошли, – проворчал он. – И постарайтесь больше не отставать.

В самом начале этого кровавого безумия Каден успел увидеть златокрылую птицу. Та с криком свалилась с неба, словно огромная кукла, притянутая невидимой нитью жестокого кукловода, и почти сразу скрылась, исчезла из виду за крышами. Устремляясь вперед, Каден еще надеялся, что улицу за их спинами заступят хотя бы десяток кеттрал, пусть только с копьями и мечами.

– Где они? – крикнул он.

– Ушли, – ответил Валин. – Подхват не удался.

Он еще не договорил, когда из переулка шагах в двенадцати впереди вывалились новые солдаты. Валин и так летел стрелой, а теперь рванул еще быстрее. Каден впервые видел такое стремительное движение. Не только человек – никто не бывает так быстр. Топоры срослись с его плотью, словно он с ними в руках и родился, и аннурцам нечего было противопоставить жестокой стали. Валин был всюду сразу, под ними и над ними, проходил навылет слабую защиту, иногда одним ударом по занесенному клинку разбивал его или отбрасывал, как тростину, заточенный меч в руку длиной.

– Вперед, – прорычал он, указывая на пробитую дыру в солдатском строю.

На лице у него темнели брызги крови.

Дальше был безумный бег. Каден не бегал так с тех пор, как спасался из Ашк-лана от пришедших за ним эдолийцев. Тогда против него были аннурские солдаты. И в этот раз. И в этот раз он сознавал, как велика ставка, как один неверный шаг, подвернувшаяся лодыжка станут их концом. Все было так же – и совсем не так.

В гонке через Костистые горы была надежда – сама земля там благоприятствовала монахам. Аннурские улицы не давали Кадену такого преимущества. Хуже того, солдаты ил Торньи теперь не шли по их следу – они были со всех сторон, выскакивали из дверей и переулков, возникали на перекрестках, сигналили друг другу рвущими слух трубами. Если бы не Валин, Каден с Тристе уже десять раз погибли бы, но Валин умудрялся быть всюду сразу.