Последние врата

Уха негромко поздоровалась. Лар вздрогнул, очнувшись от оцепенения, спешно отвел глаза, стараясь больше не встречаться с ледяным пронзающим взглядом. Взглядом, который видел его насквозь, каждый шаг, каждый поступок, каждую мысль…

– Не откажусь, – повторил Бу, не замечая ухиного приветствия – и платы не возьму. Здесь тоже ждут предполагаемых тобой событий. Можешь не утруждать себя осторожным подбором слов к столь важным и для обитателей Гряды вопросам…

Лар молча наклонил голову.

– Ты беспокоишься за свою воспитанницу? Не волнуйся. Потому что ее подруга заплатила за свой магический дар обязательствами заботы…

– Петулия?

– Да. Она не оставит свою подругу в трудную минуту. А что касается твоих исканий… Скажу так. Беспрепятственный исход особо страждущих уже случался в этом мире. Возможен и массовый исход. Кроме того, ты хотел узнать, как можно заставить Дэла открыть тебе Врата? Попроси.

Лар непонимающе приподнял брови.

– Он не сможет отказать. Это его плата за использование сил Кристалла. Камень заклят его родом. Впрочем, у него есть еще одна плата – за использование высших сил магии. Но тебя она не касается…

Бу качнул головой, давая понять, что аудиенция окончена, поправил зашуршавшую панаму, сверкнул из-под её полей колючими глазами.

– Да, передай ему, что друга своего он может не искать в этом мире. Если спросит…

* * *

Нет, это было ужасно. Это было просто невыносимо – третью ночь подряд смотреть такой тяжёлый сон о каких-то непредвиденных, но неизбежных потерях. Нет, это совершенно невозможно – вдруг кого-то потерять! Да ещё и не выспаться перед этим!

Дурных вестей из Терема не было и нет, в столице всё спокойно, а в Крепости вот уже несколько дней как творится высшее охранное колдовство. Значит, Кристалл уже здесь. Мирочка в своей лавке корпит над её, Петулиным заказом, и ничто не предвещает державе никаких чудовищных катастроф даже в раскладах на кварте…

В дверь опочивальни поскреблись, потом, не дожидаясь дозволения войти, у кровати неслышно возник преданный ух-телохранитель:

– Прости, моя госпожа, но доклад срочен. Ночью в известной тебе лавке держателем Порубежья обнаружен и уничтожен вместе с лавкой цанг-лазутчик, а сам держатель на Локке отбыл в Соборные сады, сразу после того, как им взята в цепи и приговорена к смерти укрывательница того цанга…

– Мира?!

Чома подкинулась, не прячась от глаз уха. Торопливо, роняя вещи и путаясь в рукавах и кружевах, оделась. Причёсываться не стала, на ходу подобрала волосы, прихватила золотой лентой, придавила венцом, сверху накинула плотное головное покрывало.

– В которой темнице – веди.

Всю дорогу она молчала, кутаясь в дорогой плат. Войдя в караульню подземелья, так же молча простёрла руку к свиткам на столе, ждала. Старший сотник дворцового узилища, вскочив, бестолково таращился на бледное прекрасное лицо в обрамлении драгоценного покрывала. Первый-из-старших ух распорядился:

– Приговор на укрывательницу. Живо!

Сотник, догадавшись, наконец, поклониться, протянул правительнице свиток с приговором. Петулия внимательно прочла ровные, будто чеканные, строчки, пристально вгляделась в знаменитую чёткую подпись. Да, Дэл собственноручно и бестрепетно перечислял звания узницы, вменяемые ей преступления и выносил смертный приговор – по истечении пяти законно отводимых на пытки дней. Приговор сей обжалованию не подлежал, привести оный в исполнение предписывалось прямо на месте – в последнем желании смертнице отказав, на белый свет её не выводя, а затем сам прах её по ветру развеяв.

Чома, содрогнувшись всей душой, сбросила покрывало на руки телохранителю, гордо выпрямилась под сверкнувшем в свете факелов венцом и, не возвращая свитка, приказала:

– Я хочу видеть её и говорить с ней. Проводи.

Провожать кого бы-то ни было к обречённой изменнице грозный держатель запретил под страхом смерти. Даже заплечных дел мАстера – старшину страшного, но уважаемого цеха палачей. Ибо пыток на подтверждение вины узницы не требовалось. Уши гвардейца взмокли. Он мялся, не двигаясь с места.

– Что такое? – изумлённо и надменно взметнула брови чома. – Я перестала быть венценосной чиной? А ты – гвардии сотником моего державного дома? Не затеял ли бунта в моей столице достославный держатель Порубежья, хватая моих золотошвеек, подписывая им вместо меня смертные приговоры и командуя моими гвардейцами? А? – Звенящий негодованием голосок чины, по-видимому, глубоко оскорблённой слабой попыткой неповиновения, дрогнул. – И кому приговор? Моей самой близкой подруге, без того натерпевшейся страху в заложницах у вражеского лазутчика…

– Но ведь её коварный заговор как раз против…

– Ах, оставь! Глупости какие! Нашёл заговорщицу… Ты ведёшь меня к ней или нет?! – чина нахмурилась, топнула ножкой, и сотник низко склонился перед её венценосным величием.