Последние звёзды уничтоженного мира

Но перед этим стоило поговорить с Кирстен. После первой же их беседы у Петра появилась профессиональная заинтересованность к ней. Что эта женщина может скрывать в себе, помимо того, что он знал? Как минимум историю с ребёнком.

В кабинет Пётр зашёл первый. Но не прошло и пяти минут, как появилась Кирстен, о которой он думал без перерывов. Она только поздоровалась и сразу села на своё привычное место. Пётр стоял к ней спиной, и мог только поздороваться в ответ, не увидев глаза собеседницы. Он заботливо поставил две чашки с чаем на стол и сел напротив. Увидев её наряд, опускаться на диван ему пришлось медленно. Женщина была ещё прекраснее, чем дома. Обычные джинсы и лёгкая кремовая блузка с маленьким чёрным бантом, воздушные кудри и нежный макияж делали её лучшей версией себя. Вместо дурацкого натянутого оскала, лицо Киртсен украшала милая улыбка.

— Ты прекрасно выглядишь, Кирстен, — не сводил взгляда Пётр, — Хорошее настроение?

— Мне понравилось ваше выражение лица у меня дома, — флиртовала она в ответ на комплимент, — Поэтому хотела увидеть его ещё раз.

Павлов кашлянул. Такая прямолинейность смутила его. Та мысль, что той ночью у них что-то было, не отпускала его. Мужчина заёрзал, но быстро взял себя в руки.

— Я узнал, что вы с Беатрис стали хорошо общаться. Ты с ней всё-таки поговорила?

— Да. Я призналась ей, что мне нужен кто-то, с кем бы я могла разделить свою боль. Поэтому я часто гостила у них, — Кирстен говорила это очень серьёзно. Её будто бросало в разные состояния, как маятник, — Это её отец рассказал?

— Нет, она сама мне это сообщила, — Пётр смотрел на женщину и не мог понять, что в ней поменялось, помимо внешнего вида, — Тебя что-то беспокоит сейчас? Мне кажется, ты очень напряжённая.

Кирстен смотрела в глаза Павлова. И не моргала. Её лицо выражало сразу всё: напряжение, недоверие, грубость, неуверенность. Пётр думал, как можно было бы подвести их разговор к нужной теме, но это лицо выбило его из равновесия. Он также смотрел в её зелёные глаза и не мог думать. Она гипнотизировала его, манила к себе. Но разум вернул Петра в то время, когда они с Лолитой гуляли по Осло, разговаривали о глупостях, которые ему были интересны, потому что их говорила она. Её глубокие иолиты, которые сразу отпечатались в глубинах его сердца. С этими глазами ничего не сравниться. С этой любовью, которая таилась в их омуте.

— Скажи мне, Кирстен, ты готова быть откровенной со мной? — спросил Пётр без прежнего смущения.

— Да, — быстро ответила она, будто ждала этот вопрос, — Я готова!

— Что было первым толчком к тому, чтобы ты закрылась в себе?

Огонь в глазах, появившийся на секунду, погас. Кирстен вновь смотрела на своего психолога отречённым взглядом. Гримаса ужаса медленно проступала на ещё молодом лице Юхансен. Она сидела, уставившись в пол, пока Пётр рисовал ломаные линии на пустом листе.

Так прошло пять минут. Павлов посматривал на часы каждую минуту, в надежде, что она станет последней для этой удушающей тишины. Он не мог торопить Юхансен не только потому, что должен был дать ей время на размышления, но и потому, что язык прилип к нёбу, а воздух застрял между лёгкими и ртом. Из-за этого дыхание Петра сбивалось, и ему приходилось контролировать этот процесс, чтобы не задохнуться.

— Наверное, если я не расскажу вам, то не смогу решить эту проблему, да?

Она спрашивала это, зная ответ. Её испуганный взгляд пугал мужчину. Он чувствовал биение сердца, что уже было ненормально. Воздух всё ещё пытался выбраться из тюрьмы.

— Я, — робко начала Киртсен, рассматривая ногти, — забеременела в семнадцать. От взрослого мужчины, который обещал жениться на мне в подобном случае. Но, как только это «подобное» случилось, он исчез. Я долго не рассказывала о беременности родителям, потому что надеялась, что мой «муж» вернётся, — она засмеялась, но из глаз покатились крупные слёзы, — Он не вернулся. Родители узнали о ребёнке, когда уже был виден живот. Они закатили мне скандал. Я хотела просто… умереть, лишь бы не слышать их слова.

В тот день семнадцатилетняя Кирстен сидела на полу, схватившись за живот. Над ней стояли родители с изуродованными гневом лицами. Их глаза прожигали беззащитное тело дочери, зубы скрипели каждую секунду их молчания. Отец нахмурил нос и стал ходить из стороны в сторону, пока мать продолжала причитать беременную девушку.

«Нечего было по мужикам, как шлюха, ходить вместо университета. Только и знаешь, как глазки строить и тело оголять».

«Это твоё воспитание! — взревел отец с другой стороны комнаты, — Ты разрешала ей носить юбки, которые больше на стринги похожи! Теперь получай, что воспитала!»

«А не ты ли пускал её ночью в клуб с «подружками»? — отвечала женщина с отвращением, — И что- то я не помню, чтобы ты был против этих самых юбок. Как ты там говорил: «Пусть ходит, пока есть чем хвастаться». А? Что, сказать нечего, умник хренов?»