Последний атаман Ермака

Большая входная дверь напротив лавки вдруг со стуком поспешно кем-то была закрыта, звякнула о железное кольцо в стене тяжелая накладка.

Матвей Мещеряк медленно привстал из-за стола, уперся взглядом в дверь, словно сквозь толстые дубовые доски хотел увидеть того, кто со скрипом повернул ключ в большом замке. Старец Еремей только один миг постоял с открытым ртом, первым нарушил возникшую тишину – и оттуда, куда нырнул дьяк Иван, кроме тупого стука накладного засова ничего не послышалось.

– Никто черта в своей избе не видел, а всяк загодя крестом отмахивается. Что это, Матвей? Неужто угодили мы в воеводские тенета, а? Ай да воевода, ай да хитрый мизгирь – этакую паутину для нас сплел, чтобы в свои липучие сети изловить? Одна была у волка песенка, да и ту, похоже, мы переняли – взвоем на чем свет стоит! Что же теперь делать?

– Проверим, – угрюмо бросил сквозь зубы Тимоха Приемыш, все еще не веря в то, что атаман и они, есаулы, угодили в западню, подошел к входной двери и левым плечом навалился на нее – хорошо подогнанная к косякам дверь даже не шелохнулась, а когда Тимоха, отступив на шаг, нанес по ней могучий удар ногой, от которого днище струга разошлось бы, за дверью послышался строгий окрик:

– Не балуй, казак! Указом государя царя и великого князя Федора Ивановича взяты вы под стражу до особого его повеления, как с вами впредь поступать!

Матвей без труда узнал голос дьяка Ивана Стрешнева, озлясь на его злоехидство, пригрозил:

– Плыть тебе, дьяк, по Волге до Астрахани без челна и без струга, трясца твоей матери, чтоб весело жилось! Убоялся воевода честно в глаза объявить государеву «милость» за то, что мы укоротили немирного хана Уруса, так лисьей хитростью отнял сабли и в темницкую заманил, словно мышат на кусочек сала! А еще бахвалится княжьей честью! Тьфу ему в бороду! Не князь он, а подлый плут с мелкого торга! Так ему и передай!

За дверью некоторое время молчали, потом дьяк Иван, озадаченный угрозами казацкого атамана, более миролюбиво присоветовал взятым под стражу казакам:

– Угомонись с угрозливыми словами, атаман! Как знать, тут как тут, может статься, что скоро из Москвы указ с волей государевой, как с вами поступать за ваши последние прегрешения в ногайских делах придет! Может и даст вам государь срок послужить ему честно и не воровать больше супротив ногаев, простит, как простил прежние ваши проступки.

Хотелось Матвею пройтись крепким бранным словцом и на эти увещевания дьяка Ивана, да поостерегся хулить государя – еще отпишет в Москву о таких разбойных речах, тогда и вовсе утеряют казаки надежду на то, что удастся как-то вырваться из темницкой.

– Буде тебе, дьяк Иван, блеяти, аки непорочный агнец, на заклание приведенный! Заедино злоехидной хитростью ты с воеводой, заедино и не откреститься тебе, не отмолить греха бесовского! Ну да бог тебе судья в урочный час! Но помни – возлюбивший злобу, чтит ее паче благостыни, а это прямая дорога грешника во смрадный ад! Упредил я тебя, Иван, чадо грешное, а покудова другое спросить хочу: кормить ты нас собираешься? – прогудел старец Еремей в сторону двери. – А то пришлют к весне государеву волю, да читать ее придется пяти истлевшим косточкам нашим! Бойся, дьяк в таком разе – перед своим успением самые страшные проклятия наложу на тебя и твое семя до седьмого колена! – зычный бас старца Еремея был хорошо слышен и дьяку Ивану и сторожевым стрельцам.

– О своих грехах подумай, беглый монах! – ответил с раздражением дьяк Иван. – Чай, своя-то душенька исчернела от злодеяний? Тут как тут, знамо дело, не единожды по чужим карманам, в темном лесу промышляя, молебны служил, ась?

– Истину говоришь, дьяк Иван – баран без шерсти не живет! Только в поле береза – не угроза, где стоит, там и шумит! Встретимся в судный час, да и поглядим, кто в рай пойдет, а кто в ад на муки! А вы с князем Григорием сотворили свое коварство, аки злославный Иуда из Кариота, и простит ли вас Господь – в том у меня большое сомнение, и доведись быть мне в тот час рядом стоять – всенепременно оглашу ваши грешные души! Так вопрошаю еще раз – дело к ночи, вон и оконце мраком застилает, а мы милостью воеводы с дороги не евши.

Дьяк Иван решил прекратить этот опасный при стрельцах спор с беглым монахом или попом, того он толком не знал, во избежание потом пересудов по кабакам.

– Принесут вам еду, – бросил он коротко, разговор прервался, должно приказной дьяк поспешил к воеводе с донесением, что воровские казацкие командиры упрятаны под крепкие запоры.

– И на том благодарствуем, – проворчал старец Еремей, не найдя иконы, перекрестился на полутемное оконце, прошел по горнице взад-вперед, остановился около печи. – Ну, что делать будем, атаман?

А у Матвея в душе закипала лютая злоба, и не понять было, на себя, грешного, злобился он или на хитрость воеводы, который обманом заманил не в казначейскую комнату, а в губную избу…