Он погрузился в глубокий сон, а когда проснулся, стемнело. Светили тусклые лампы. Сидела молча белая фигура медсестры за столиком в дальнем углу палаты. Остальные пациенты спали. Реальность неотступно следовала за ним: Маргарет мертва. Почему? Почему? Правду ли она рассказала в своём письме? Непонятно, как он будет жить, пришли мысли о детях. Что им сказали?
В груди возникла резкая боль и вдруг он ясно понял, что умирает. Рядом была нянечка, потом пришёл врач. На лбу выступил пот. Маргарет! Она убила Сильвию или он? Какая разница. Боль исчезала, и он ощутил странное безмятежное спокойствие.
— Доктор, — прошептал он.
— Не волнуйтесь, мистер Кротер, сейчас вам станет лучше.
Но у Кротера случился обширный инфаркт, его шансы выжить были под сомнением.
— Доктор. Будьте добры записать с моих слов.
— Хорошо.
— Инспектору Морсу.
Доктор взял блокнот и записал короткое сообщение. Он смотрел на Кротера беспокойным взглядом: пульс медленно угасал. Осциллограмма не утешала. Бернард ощутил на лице кислородную маску, осознал со странной точностью детали происходящего. Оказалось, что умирать намного легче, чем он себе воображал. С удивительной резкостью и силой он сдернул маску и произнёс последнюю фразу:
— Доктор. Скажите детям, что я их любил.
Глаза его закрылись, казалось, он заснул глубоким сном. Было два часа ночи. Он умер в шесть тридцать утра. Солнце ещё не поднялось на востоке в заволоченном тучами сером небе, разносчики газет ещё не приступили к работе.
Морс взглянул на него. Было восемь тридцать утра. Два часа назад то, что когда-то называлось Бернардом Кротером, прикатили в больничный морг. Морсу нравился Кротер. Умное лицо, симпатичный мужик. Кажется, Маргарет когда-то его и вправду обожала. А может, так оно было всю их жизнь. И не только Маргарет. Существовал кто-то ещё, да, Бернард? Морс посмотрел на листок бумаги в руке и прочитал снова.
«Инспектору Морсу. Очень извиняюсь. Наговорил вам кучу вранья. Пожалуйста, оставьте
Удивляли местоимения. Или виноват был доктор, который записывал со слов. Но Морс понял намёки и думал, что Бернард Кротер тоже понял правду перед смертью. Он снова посмотрел на покойника: ноги холодные как лёд, больше он не пролепечет строчки из поэтов про зелёные лужайки или что-то в этом роде.
Морс медленно повернулся на сто восемьдесят градусов и отбыл.
Глава 28
Пятница, двадцать второе октября.
Позже в то самое утро Морс сидел в кабинете и рассказывал Льюису последние новости, касательно дела.
— Прикинь, расследование тормозило не то, что они врали, а то, что говорили вперемежку ложь и правду, комбинаторы! К счастью, развязка близка.
— Но следствие ещё не закончено, сэр?
— Требуется навести порядок, разложить всё по полочкам, нельзя оставлять после себя такое месиво, согласен? К тому же, всегда полезно получить чистосердечное признание от самого подозреваемого. Но что делать, если их двое?
— Дело ясное, что дело тёмное, сэр. Думаю, просто покрывали друг друга. Брали чужую вину на себя.
— Думаешь, кто всё это натворил?
Льюису давно уже всё ясно было.
— Думаю, что она, сэр.
— Тьфу!
Он ошибся, хотя расклад был пятьдесят на пятьдесят.
Или Морс понял, что сам ошибается?
— Продолжай, — сказал Морс. — Скажи, что заставляет тебя подозревать несчастную миссис Кротер?
— Ну, думаю, она разузнала, что Кротер встречается с другой женщиной, доверяю её показаниям: что следила за ним и что видела его в Вудстоке. Не могла бы упомянуть детали, если бы там не была, да?
— Продолжай, — сказал Морс.
— Например, знала, где была припаркована машина во дворе, что они пересели на заднее сидение (сами-то
Морс утвердительно кивнул.
— И ещё кое-что, Льюис. Она не явилась на курсы в ту среду вечером. В журнале стоит
Льюис обрадовался новому подтверждению своей версии.
— Неужели ещё сомневаетесь, что
— Уверен, что не она, — просто сказал Морс. — Понимаешь, Льюис, если бы Маргарет Кротер жаждала убить в тот момент, то пострадал бы череп Бернарда, а не такой пустышки, как Сильвия.
Убедить этим доводом Льюиса не получилось.
— Боюсь, вы ошибаетесь, сэр. Понимаю, к чему клоните, но бабы все разные. Нельзя обобщать. Одна и мухи не обидит, а вторая —
— Разве она писала, что приревновала? Написала, что почувствовала злость, разве не помнишь?