Последний барьер. Путешествие Суфия

А теперь мы будем отдыхать, а завтра утром ты придешь ко мне как обычно, и мы посмотрим, что делать дальше.

И еще, ты должен знать, что девушка исчезла в тот же день, когда ты уехал в Англию. Я не сказал тебе раньше, потому что до тех пор, пока я не решил вновь принять тебя, это было не твое дело. Я слышал, что она отправилась в Анталию, но, кажется, никто там ее не видел. Я проверил все гостиницы, опросил всех агентов по путешествиям, но не нашел никаких ее следов. Она уже проделывала это раньше, но ты должен вспоминать ее в своих молитвах. Она так хочет, чтобы ей помогли.

На следующее утро вместо обычных занятий в комнате мы отправились на прогулку по берегу. Молча мы дошли до амфитеатра. В последний день я почти дошел до того, что Хамид называл состоянием полного смятения, до точки, с которой мы обычно поворачиваемся к Богу и открываем, что вся наша собственная важность это иллюзия. Я впал в отчаяние, когда понял, что не знаю вообще ничего, что не способен даже посодействовать изменениям, которые мне необходимо было произвести в самом себе. И еще Хамид сказал мне, что именно в этот самый момент мы понимаем свое бессилие, которое мы ощущаем перед началом пути познания.

Мы сидели на камнях, глядя на океан. Хамид все еще молчал, но его молчание, как и обычно, несло в себе больше энергии, чем его слова. Казалось, что для него был бесценен каждый момент, а глубина его чувств добавляла размаха каждому действию или опыту, переживаемому вместе. Чем больше мы находились вместе, тем меньшее значение для меня имело время, пространство было проглочено поездками из Стамбула в Лондон и обратно. Невидимая структура времени, позволяющая нам ощущать расстояние, разрушалась, и иногда были мгновения, когда я испытывал великий ужас, понимая, что у меня остается все меньше и меньше того, за что можно было бы цепляться, все меньше и меньше опор, чтобы питать иллюзии, которыми я дорожил.

Хамид встал на камень, на котором мы сидели, и вытянул руку, чтобы показать широкий изгиб берега. Утро было прекрасно. Холодный ветер утих, солнце светило ярко, заставляя море сверкать и переливаться. Было очень тихо; я слышал только скрип весел на рыбачьих лодках за утесами.

— Как красиво, не правда ли? — спросил он меня. — Единственная цель любви — это красота. Жизнь должна стать актом любви. Наполни каждого вокруг себя свободой этого духа. Никогда не позволяй своим страстям контролировать тебя, но имей смелость жить страстно. Потому что пока ты полностью не проникнешься любовью, ты не узнаешь Господа!

А теперь скажи мне, что ты действительно понял с тех пор, как мы вместе? Не умом, а сердцем?

Я боялся подобных вопросов. Было достаточно сложно оттолкнуться от своих прежних концепций, но все же еще сложнее было пытаться выразить словами те маленькие фрагменты понимания, о которых я мог честно сказать, что осознал.

— Я думаю, что самое важное, — начал я, — заключается в том, что все, что я вынес из предыдущих учений, не является истинным. Были моменты, вспышки озарения, но все остальное время я просто собирал массы информации, которая теперь кажется бесполезной.

Хамид улыбнулся.

— Это не так уж и плохо, да? — спросил он.

— Я не знаю, но вчера вечером я почти впал в отчаяние, потому что когда ты сказал, что стремиться было не к чему, все мое прошлое показалось мне бесцельным, просто великая трата времени. Я больше не считаю себя счастливым. Я вообще не знаю, что я чувствую».

— Причина этого, — ответил он, — проста. Когда ты избавляешься от своей обусловленности и моделей поведения, то наступает такой период, когда все может показаться крайне отрицательным. Не волнуйся об этом. Если бы ты не испытывал подобных чувств, тогда я узнал бы, что ты отказываешься избавиться от наиболее ценных приобретений своего разума. Всегда появляется чувство утраты, когда рушатся иллюзии, но это временное чувство, и оно уйдет. Продолжай. Что еще ты можешь сказать мне?

— Хорошо. Когда я был в Лондоне, я обнаружил, что не могу говорить с кем-либо, даже со своими старыми друзьями. Они казались очень подозрительными, и чем больше я пытался объяснить им, что происходит, тем становилось хуже. Я обнаружил, что просто не могу передать то, чем мы тут занимались. Это было большим потрясением, и я понял, что некоторым образом обманул их ожидания, потому что они всегда хотели того же, что и я.

—    А-а, — сказал Хамид, — но я должен заявить тебе, что твоя задача — создать новый язык. Ты этого еще не понимаешь. Когда твое сердце окончательно откроется, ты сможешь говорить сердцем, и будешь понимать, что ты говоришь. Запомни, что, как бы то ни было, каждый из нас воспринимает все совершенно индивидуально, необязательно в той форме, в которой ты пытаешься передать.

— Как я узнаю, что это происходит? Как я отличу, что действительно говорю сердцем?