— Меня вовсе не интересует, кого он любит, а кого нет, — закричал я на него. — Переведите ему, что все будет прекрасно, и что он получит свои деньги немедленно.
При этом я стукнул по двери с такой силой, что задрожали стекла. «Хамид, Хамид» — кричал я. На этот раз дверь открылась, и выглянуло маленькое знакомое личико. Это была девушка.
Ее непричесанные волосы и страдание в глазах привлекли внимание толпы. Когда она вышла на улицу одетая в ту же белую ночную рубашку, которую она носила в Сиде, все крики и разговоры стихли. Таксист перестал размахивать руками, но продолжал крепко держать мой чемодан. Переводчик стоял у меня за спиной с широко открытым ртом. Один за другим, толпа начала расходиться.
— Все в порядке, — сказал я таксисту. — Подождите минутку.
Я пошел за девушкой, которая все еще смотрела на улицу, задумчиво перекладывая моток шерсти из руки в руку.
— Хамид, — позвал я еще раз.
Он вышел из комнаты слева, надевая халат поверх пижамы. Он не выглядел удивленным, но и не поприветствовал меня. Холодность его приема унесла остатки радости, которую я испытывал рано утром. Я объяснил, что случилось, и он ушел в свою комнату, тут же вернувшись, чтобы дать мне двести лир. Затем он пошел за девушкой, которая вышла на улицу. Толпа рассеялась, и таксист уже сидел в своей машине. Несколько детей подошли и скакали вокруг девушки, передразнивая ее медленную походку и безмолвные движения. Она, кажется, не замечала, медленно поднимаясь по улице, утренний ветерок развевал ее ночную рубашку. Хамид вернул ее в дом и спокойно повел вверх по лестнице. Я отдал таксисту двести лир в обмен на свой чемодан, ожидая получить сдачу, но не получил ее. Потом тоже прошел в дом.
Столовая, возвышавшаяся над Босфором, была наполнена светом утреннего солнца. В ней было много старинных вещей, французские мебель и скульптуры, полотна восемнадцатого века на стенах. Снаружи Босфор нес свои воды мимо французских окон, полон движения в это утро. Крошечные рыбацкие лодочки плыли по течению, рыбаки с кормы закидывали длинные удилища. Детишки играли около небольших протоков у стены соседнего сада, пуская по воде бумажные кораблики и шлепая по мелководью. Ширина Босфора в этом месте достигала примерно мили, и повсюду были корабли, большие танкеры под российскими флагами, маленькие грузовые пароходы, нагруженные по самый планшир, баржи с кучами угля, роскошные круизные лайнеры, стоящие на якоре посреди пролива, пассажиров которых доставили на берег небольшие суденышки. Там были рыбацкие лодки, катера, буксиры, весельные лодки и паромы, проходившие так близко от дома, что я мог разглядеть лица людей на нижних палубах, смотревших в иллюминаторы. Зрелище было настолько захватывающим, что я не заметил, как вошел Хамид.
— И что? — спросил он.
Он причесал волосы и сменил пижаму на свободную турецкую рубашку, выпущенную поверх голубых брюк. Я начал с извинений, объясняя, что таксист заехал на паром и сам привез меня сюда, потому что я не смог объяснить ему, чего я хотел. Хамид немного послушал меня, а потом заявил мне, что я идиот, и затем предложил мне завтрак. Про девушку он не сказал ни слова. Атмосфера в комнате напоминала мне тот момент подъема в гору на машине, когда он впал в ярость. Я попытался сконцентрироваться и не реагировать на тот страх, что поднимался внутри меня. Что-то было не так, я знал. Б отеле в Коньи я был вполне уверен, что я поступал правильно, но теперь все было иначе. Возможно, я опять сделал ошибку, и меня попросят уехать.
Мой ум был занят всеми этими мыслями, но за завтраком не было сказано ни слова об этом. Мы ели хлеб и фрукты и пили густой турецкий кофе. Мы еще не закончили есть, когда Хамид заговорил со мной.
— А теперь, пожалуйста, расскажи мне, что произошло со времени нашей последней встречи.
Я пытался припомнить все, что случилось с того момента, когда мы расстались в Сиде, мысленно возвращаясь в те дни и часы за мельчайшими деталями. Казалось, что он хочет знать все, даже где я останавливался, какую еду ел, кого встретил и так далее. Я рассказал ему о том, что гробницы были закрыты, и о том, что встретил Шейха. Мне показалось, что это его вообще не заинтересовало. Он нетерпеливым жестом прервал мое описание зикра и вернулся к гробницам, еще раз устроив дотошный допрос относительно времени посещения гробниц и причин, почему они были закрыты.