Читаем Последний барьер. Путешествие Суфия полностью

Во время перевода он часто перебивал Фарида, чтобы тот объяснил как можно яснее, и требовал, чтобы ему были переведены все мои замечания.

— Это получается так, — сказал он. — Когда ты вращаешься, то ты делаешь это не для себя, а для Господа. Мы вращаемся таким образом, чтобы Свет Господа мог дойти до сердца. При вращении ты выполняешь роль канала, свет приходит через правую руку, а левая рука несет его в этот мир. Это то, что вы на Западе называете «алхимией», потому что если ты верно концентрируешься в своей молитве к Господу, то ты приносишь необходимую жертву. Таким путем свет, который содержит в себе безупречный порядок, может пройти насквозь к земле. Мы вращаемся для Господа и для мира, и это самая прекрасная вещь, какую только можно вообразить.

Если ты спокоен и пребываешь в состоянии молитвы, когда ты вращаешься, то ты предлагаешь всего себя Господу, а потом, когда твое тело вращается, то в центре тебя остается полностью неподвижная точка. Зная, что существует только Он, ты можешь ощутить, что вселенная вращается вокруг этого центра. Когда ты вращаешься, то все звезды, все планеты и бесконечные вселенные вращаются вокруг этой неподвижной точки. Небеса отвечают; и все невидимые царства присоединяются в танце. Иисус сказал: «Пока не начнешь танцевать, не узнаешь, какая комета пролетит». Вот почему мы вращаемся. Но в мире не понимают. Они считают, что мы вращаемся, чтобы войти в какое-то состояние транса. Действительно, иногда мы входим в состояние, которое вы называете экстазом, но это происходит только тогда, когда мы знаем и осознаем одновременно. Мы не кружимся для себя.

После этого я практиковал вращение каждый день в маленькой комнате, где мы говорили, и постепенно понял, что говорил Дэдэ о вращении. Сын Дэдэ был в отъезде, поэтому я не мог в полной мере практиковать все то, чему он меня научил. Скорее это было время, чтобы просто быть и дать жизни мягко развернуться. Один день естественно перетекал в другой так же медленно, как менялись времена года. Понемногу шок прошедших недель уходил, а смятение, которое я ощущал как рану, начало излечиваться. Мне хотелось бы остаться здесь надолго, просто сидеть и учиться у этого старика, но очень медленно я начал понимать, что, оставаясь здесь, я что-то отрицаю. Рано или поздно я должен возвратиться к Хамиду, который сказал мне перед моим отъездом из Стамбула, что он будет ждать меня в Сиде. Становилось все яснее, что эта часть путешествия походила к концу. Я боялся возвращения в Сиде, где я испытал так много боли; контраст пребывания у Дэдэ и легкое течение дней в его доме делали воспоминания о моем пребывании в Сиде жестокими и болезненными.

Однажды я проснулся на рассвете и понял, что решение уже принято. После утренней молитвы и завтрака я спросил Дэдэ, могу ли я поговорить с ним. Фарид уехал на несколько дней, но для меня было очень важно спросить у Дэдэ разрешения на отъезд. Он так привязался ко мне, что я стал почти что членом его семьи, а мое уважение к нему было столь велико, что я не хотел сделать что-нибудь, что могло бы обидеть его.

С помощью жестов и нескольких турецких слов, что я выучил, я объяснил ему, что я чувствую, что пришло время возвратиться в Сиде к Хамиду. Сначала он не понял, а потом

он сказал, что нам нужен переводчик. Сделав мне знак оставаться дома, он надел пальто и шапку и вышел на улицу.

Через несколько минут он возвратился с мужчиной лет сорока, который бегло говорил по-английски. После кофе и обычных обменов любезностями я попросил его, чтобы он спросил у Дэдэ разрешения на мое возвращение к Хамиду.

Дэдэ внимательно вслушивался в мои слова, а затем в перевод. Затем, взяв меня за руки, как он сделал это в тот первый день, он поцеловал их, и поднес к своему лбу: «Отправляйся с Богом и благословением Мевланы и знай, что твой дом всегда здесь». Его глаза были наполнены слезами. Мы немного посидели молча, а затем он снова обратился к переводчику.

— Дэдэ говорит, что ему жаль, что ты уезжаешь, но он знает, что однажды ты вернешься. Он говорит, что твой долг вернуться к твоему учителю, которого он не знает, но который, должно быть, один из тех, каких редко можно встретить. Он просит, чтобы ты передал приветы Хамиду и благодарность за то, что он прислал тебя в Конью.

— Но это не он прислал меня сюда, — перебил я. — Это был старик из Стамбула.

— Да, но именно Хамид привел тебя к старику, которого знает Дэдэ, поэтому благодарность адресована Хамиду.

Дэдэ также говорит, чтобы ты никогда не забывал, что есть только Одно Существо, только Аллах; и поэтому на самом деле все наши благодарности адресованы ему. Он говорит, что хочет дать тебе кое-что. Ты примешь это?

Я не знал, что ответить. Иногда очень трудно принимать подарки, и я опасался, что Дэдэ хочет подарить мне что-то, чем он владел, какую-то ценную вещь. Но я должен принять и я сказал, что почту за честь.

— Дэдэ говорит, что он хочет дать тебе очень скромный подарок и послание в придачу. Он говорит, что одно без другого это очень плохо.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза