Последний бой Йони

Но Биби продолжает свое: «Возвращайся в армию, если хочешь, но на более высокую должность. А должность командира отряда — в твоем возрасте, с твоим опытом — тебе не подходит. И вообще, Часть…» И Биби не кончает фразы, словно сам не вполне понимает, в чем смысл его сомнений. Постепенно, видя волнение Йони, Биби заражается им и начинает обсуждать с братом возможности его будущей карьеры. Но есть в его оживленной речи что-то принужденное. Я, младший, весь в волнении от происходящего — от произносимых полушепотом слов и от того, что я впервые слышу.

Прежде чем присоединиться к «взрослым», Йони просит нас не рассказывать о его намерениях никому, в том числе и его жене Тути. «Когда решу окончательно, тогда и скажу ей, — объясняет он нам, — а до этого нет смысла ее беспокоить». Мне, шестнадцатилетнему подростку, все же странно слышать такое от женатого человека. Правда, я знаю эту его черту — самому решать все, что для него важно, — но его слова режут мне слух.

* * *

Йони давно уже снова в армии, я тоже, мы идем с ним в военной форме по Иудейской пустыне. Солнце жжет нам голову, пот заливает тело. С нами еще двое солдат, членов отряда. Иче, в восторге от присутствия Йони, прибавляет шаг. С канистрой воды на спине он идет так быстро, словно ничего особенного в этом нет. Я уже вымотан и выжат после похода одиночек в Галилее, продолжавшегося две предыдущие ночи. Ну почему я не могу спать, как другие, когда выдается такая возможность, лежа в оливковой роще или в зарослях эвкалиптов? Почему их не будят ползающие по лицу мухи, жесткие комья земли под спиной? Йони полон удовольствия от марша — от физического усилия, от первозданного пейзажа и, главное, мне кажется, от самой ходьбы вместе с молодыми солдатами. Я вижу, что ему тоже тяжело на этой жаре. Время от времени мы останавливаемся попить из фляжек и говорим вчетвером об окружающем пейзаже, о марше, об иссушающей жаре. «Когда идешь по адской жаре, — говорит Йони, — совсем невыносимой, намного тяжелее этой, то ищешь самого ничтожного клочка тени, чтобы на минуту передохнуть. Даже несчастной колючки, чтобы сунуть под нее голову, лишь бы прикрыла глаза».

Пришла моя очередь нести канистру, и я начинаю слегка отставать. «Ты оказался в пустыне с кем-то вдвоем, и на двоих у вас только одна фляжка с водой», — поставил как-то раз Биби перед Йони известную дилемму. Мы все трое были тогда детьми и стояли в нашем закутке дома. «Каждому, чтобы спастись, нужно выпить всю воду из фляжки. Он не может поделиться с другим человеком. Что бы ты сделал? Сам бы выпил или отдал другому?» Йони ответил не сразу. Через минуту сказал: «Зависит от того, кто этот другой человек. Если Идо, например, я бы отдал ему воду». Я смотрел на своего старшего пятнадцатилетнего брата и знал: он так бы и сделал.

Иче на минуту обернулся. «Дай канистру, я потащу», — крикнул он мне.

Передернув плечами в знак отказа, я бегу вперед, чтобы их догнать. Наконец, когда Йони предлагает свою помощь, я отдаю ему ношу.

Мы приходим первыми к финишу под Масадой. Израиль, сопровождавший Йони в машине, уже приготовил большой бак с холодной водой и кучу чипсов. Я сижу и пью из большого стеклянного стакана — одного из тех, что мы увели из ресторана на площади Дизенгофа, куда ходили обычно во время увольнительных. Раз за разом я черпаю холодную воду из бака и, опрокидываю в рот; кажется, невозможно восполнить нехватку воды. Мы сидим впятером вокруг бака и едим чипсы. Картошка — вкуснейшая, через какое-то время Израиль напоминает, что надо оставить и тем, кто придет после нас. Тень скал уже покрывает нас и склон, обращенный к водному зеркалу Мертвого моря у его подножия. Остальные еще не прибыли, и я вполне доволен. Йони кончил есть и пить, оставил нас и уехал с Израилем на базу. Мы остаемся еще на один день тренировок.

* * *

Эйн-Фит на севере Голан, где мы расположились для учений на застроенной территории. Уже второй раз мы там, и на этот раз учения сложнее, чем прежде. Покинутое селение очень живописно; разросшаяся трава придает ему особое очарование. Дома пустуют уже почти четыре года, с тех пор, как их оставили проживавшие там сирийские офицеры. Улицы стекаются по уклону к маленькой площади. В центре ее — источник, обрамленный глыбами черного базальта, который используют здесь и при строительстве домов и оград. У нас есть немного времени для отдыха, и мы укладываемся вокруг источника, ополоснув потные лица прозрачной водой. Просторы Северных Голан расстилаются перед нами; немного выше нас селение Заура, тоже оставленное и заброшенное, а на некотором отдалении, под нами, на одной из вершин, стоит замок крестоносцев «Крепость Нимрода». Влажную кожу лица обдувает бодрящий ветер. В эту минуту, обозревая окрестности с высоты плато, я чувствую себя как бы властелином всей страны.