Последний бой Лаврентия Берии

Когда она еще была девочкой-школьницей и звали ее, перефразируя популярную песню, Полюшка-Поля, она жила в Ленинграде. В августе сорок первого была мобилизована на оборонные работы, а вернувшись, увидела вместо дома груду развалин. От дворничихи она узнала, что подвал, в котором жильцы прятались от бомб, залило водой из лопнувшей трубы. Когда вода потекла по асфальту двора, разбирать развалины перестали, не видя смысла в том, чтобы вытаскивать мертвых – надо было спасать живых. Дворничиха, когда началась бомбежка, в подвал не пошла, дежурила в подворотне, потому и спаслась. А мать Полины, дед и сестренка с братом – вся семья, – были в бомбоубежище, там все и сгинули.

Выслушав ее, Полина повернулась и, никуда больше не заходя, отправилась в военкомат. Там она с порога заявила, что окончила курсы ворошиловских стрелков и хочет на фронт. Ей выписали направление на курсы медсестер, однако Полина даже не взглянула на бумажку и все приставала и приставала к пожилому усталому подполковнику, предлагая посмотреть, как она стреляет. К вечеру тот сдался. Они вышли во двор, начертили мелом круг на стене сарая. Трехлинейка была больше и куда тяжелее, чем привычная мелкокалиберка, но не иначе как Полине помогла запекшаяся у сердца сухая исступленная ненависть, потому что девчонка сумела положить пять пуль кучкой почти в самый центр мишени и услышала сзади удивленное восклицание майора: «Ну ты даешь, дочка! В школу снайперов пойдешь?»

На школу снайперов она согласилась. Потом был фронт – майор Котеничев, кабинетный работник, лишь зябко передергивал плечами при мысли о том, столько жизней оборвала рука его подруги. В сорок третьем ее нашла похоронка на отца. В том же сорок третьем она встретила подполковника Евстафьева и стала его, как говорили на фронте, ППЖ – походно-полевой женой.

Вскоре Евстафьева, к тому времени уже полковника, из штаба полка перевели в штаб армии, а после войны, как владеющего немецким языком, оставили в комендатуре города Дрездена. Полина осталась с ним, переквалифицировавшись из снайперов в переводчицы. Полковник ругался страшно, рвался на гражданку, но демобилизовали их обоих лишь в сорок восьмом. По пути, в поезде, он ей все и объяснил – что война войной, а в мирной жизни у него есть жена и двое ребятишек, так что при всей любви, сама понимаешь… Полина все поняла правильно и молча, не уронив ни слезинки, перешла в другое купе. Эшелон шел до Москвы, там надо было пересаживаться на ленинградский поезд. Но, немного подумав, она этого делать не стала, а надела все свои ордена и пошла в горком партии. Там выслушали биографию, посмотрели на «иконостас» на груди и предложили работать в милиции, где давали прописку и место в общежитии. Милиция так милиция – ей было все равно.

Два года назад замначальника РУВД, втайне от жены крутивший любовь с Полиной, добыл два билета не первомайский вечер в клуб МГБ и пригласил ее приятно провести время – «ближние соседи» праздновали не в пример богаче и роскошней, чем их ведомство, чего стоил один их знаменитый оркестр! У начальника были на этот вечер грандиозные планы, но судьба распорядилась иначе: отлучившись на пять минут, капитан не нашел на месте свою даму – та танцевала с майором-чекистом. Сначала он ничего не понял: майор был худой, бледный, неказистый на вид и уж никак не мог равняться с ним ни статью, ни обхождением. Однако Полина протанцевала с новым знакомым весь вечер, потом полночи гуляла по Москве, пока тот, смущенно улыбнувшись, не сказал, что уже поздно, а живет он вот тут, совсем рядом, за два квартала. Может, есть смысл зайти попить чаю и подождать, пока пойдут трамваи? Уже на рассвете, когда Полина курила, положив голову ему на плечо и изучая серый, с разводами потолок с революции не ремонтированной комнаты, она вдруг сообразила, что за весь вечер ни разу не вспомнила о капитане. А стало быть, и вспоминать о нем больше нет резона.

Через два месяца вечером, когда в общежитии уже укладывались спать, неожиданно к ним в комнату заглянула вахтерша и заполошно прошептала: «Девочки, одевайтесь, к вам мужчина из госбезопасности!» После пары минут суматохи, надевания халатиков и маскировки бигудей, на пороге появился майор. Вежливо поздоровался, коротко извинился, что так поздно – и в это-то время еле вырвался, – и, подойдя к Полине, сказал:

– Собирайся! Там машина ждет.

Полина уставилась на него округлившимися глазами, у соседок по комнате лица были не лучше, и тогда майор решил все же прояснить ситуацию и добавил:

– При нашей с тобой работе надо или жить вместе, или расходиться. А то одно дерганье получается…

…Все это Полина вспоминала, пока собиралась. Объяснять ей ничего не требовалось – она знала, какую роль в жизни Котеничева сыграл Берия, и заметила, что он в последний месяц, с тех самых событий, совершенно перестал улыбаться. К тому времени, как она закрыла чемодан, майор успел вымыть посуду и принести с кухни снова закипевший чайник. Лишь тогда Полина спросила:

– Значит, не хочешь со всем этим мириться?