Последний бой Лаврентия Берии

– А вы сразу же после этого про Абакумова заговорили. В тридцать восьмом он Витьку знать не мог, тот был еще лейтенантом, и к делу этому отношения не имел. Я его сюда приплел только для того, чтобы показать, что я вас понимаю. Значит, наш друг говорил о чем-то еще.

– А вы мне, в качестве ответной любезности, расскажите, что это за второе, которое случилось первого. Судя по тому, как вы начали ломать комедию в этот момент, вы поняли, о чем речь?

– Не до конца. Я понял, что это был ответ на мое предложение, а также какое событие имелось в виду. Но как именно оно произошло – надо подумать. Начинайте пока вы…

Павел быстро, но стараясь не упустить ни одной детали, передал ему содержание разговоров с Громовым, с Маленковым, а потом, очень подробно, все свои беседы с Хрущевым. Берия слушал внимательно, переспрашивая и уточняя. Наконец, когда они закончили, откинулся на подушку и попросил еще воды.

– Все-таки вы плохо себя чувствуете, – покачал головой Павел.

– Скажем так: не совсем хорошо. Воспоминания, которые вы пробудили, не способствуют хорошему самочувствию. Но это неважно. Не думаю, что мое состояние успеет намного ухудшиться за то время, которое мне осталось жить. Значит, Никита все-таки решил реабилитировать «ленинградцев»? Их ведь арестовали в сорок девятом… Понять бы, что значит такая забота – Кузнецов с друзьями для него действительно важны, или же это опять дымовая завеса? Никита – актер, каких поискать… Неужели он все же из их компании? Связи-то с военными прощупываются легко…

– Какие именно? – быстро спросил Павел.

– Вы же сами воевали под Харьковом. Хрущев там был членом Военного совета фронта. А кто был командующим, помните?

– Полковая разведка так высоко не залетала…

– Командующим был Тимошенко. Тот самый. Жукова назначили начальником Генштаба по представлению того же Тимошенко, а до войны он командовал Киевским военным округом и тесно знался с первым секретарем Украины Хрущевым. Все это одна компания. Вот только подлинная мотивация действий Никиты мне непонятна. Едва ли он прикрывал от товарища Сталина генералов, не тот это человек, чтобы пойти на смерть за други своя. Девять из десяти, он дрожал за свою шкуру, иначе не пошел бы на такой безумный риск, даже если подвернулся случай…

Берия теперь говорил быстро и отрывисто, напряженно глядя прямо перед собой и отвечая каким-то своим соображениям. Павел, окончательно потерявший нить рассуждений, решился наконец прервать его.

– Прикрывал от товарища Сталина? От вас, вы хотите сказать?

– Я хочу сказать именно то, что сказал. Вы ведь сами говорили, если не уточняется дата, то имеется в виду событие, которое не забудешь. Со вторым числом на моей памяти связано только одно такое событие…

Он замолчал, снова прикрыл глаза, лицо передернулось. Павел взял его за руку.

– Лаврентий Павлович, с вами все хорошо? Что вы имеете в виду?

– Спасибо, товарищ майор, за заботу. Со мной все хорошо. Я имею в виду, что утром второго марта заболел товарищ Сталин…

Берия говорил тихо, почти без выражения, глядя в потолок. Павел слушал с ужасом. Ко многому он привык за последний месяц, но то, что он узнавал сейчас, было уже ни в какие ворота…

– Слова Хрущева могут значить только одно: удар с товарищем Сталиным случился не второго утром, как мы все время считали, а раньше. Об этом узнали сразу же, но бросили его без помощи. Теперь все понятно…

– Что понятно, товарищ Берия? – переспросил Павел.

– Начальник управления охраны в те дни был болен, и охраной Сталина руководил лично министр госбезопасности Игнатьев. Дежурные сообщили ему, он приехал на дачу и приказал тянуть время, сколько можно. Это было воскресенье, посетителей не предвиделось, у части персонала выходной.

– Зачем было тянуть время? – не понял Павел.

– Это такая болезнь – чем позже появятся врачи, тем с большей вероятностью больной умрет. А когда человек сутки лежит без помощи, смерть почти гарантирована. По сути, это было убийство.

– И охрана согласилась?!

– Охрану подбирал тот же Игнатьев. Уж наверное, он знал, каких людей туда назначить. И ясно, что действовал он не по личной инициативе, а наверняка был в заговоре. Когда я потребовал санкции на его арест, он струсил и кинулся к своим подельникам, угрожая, что всех сдаст, если те допустят, чтобы мы его взяли. У них просто не было выбора.

– Значит, чтобы не идти в тюрьму, они пошли на… – Павел замялся, не зная, какое слово подобрать.

– …на государственный переворот, – закончил за него Берия. – Это был государственный переворот, товарищ майор. И ваши инструкторы, Молотов и Маленков, прекрасно об этом знают. Я только не мог понять, почему они поддержали Хрущева на пленуме. Ну, а потом немного раскинул умом и понял. Все просто. Должно быть, Никита объявил меня умершим. Для этого ему и бункер понадобился – в системе МВД меня знают слишком хорошо, если бы я сидел в обычной тюрьме, у них бы это не вышло. Ну а здесь… впрочем, не важно, – он махнул рукой. – Но речь тут шла не о тюрьме. Игнатьеву не срок светил, а высшая мера.

– Почему?