Последний бой Лаврентия Берии

– Да, Ренат, озадачил ты меня. Если нам чего не хватало, так это английской выучки специалиста психологической войны, который обслуживает партию. Вот что, дорогой: мобилизуй всех. Пусть посмотрят, кто в нашей разведке недавно вернулся из Англии и в последнее время много общался с партийными.

– Если найдем, то что?

– Ничего. Присматривай. Если есть у них такой человечек, он еще вылезет. Это ведь только начало.

Минуты три они сидели молча. Ренат что-то обдумывал. Наконец кивнул головой и долил стопки.

– Давай-ка за Лаврентия Павловича. Чтобы слухи о его смерти были правдивыми.

Выпили, помолчали. Ренат отодвинул на край стола пустой графин.

– Кстати, насчет арестов. Они забыли еще об одном человеке. И мы тоже…

– Ты о товарище Меркулове? Нет, мы о нем не забыли. Но и они, к сожалению, о нем помнят. Увести мы его не можем: из дому он практически не выходит, только по вызову и с охраной, в двух соседних квартирах размещены вооруженные посты. Если бы он был хотя бы здоров, а то после инфаркта, да еще на пленуме побывал, понесло его туда… Теперь двадцати шагов не может пройти без остановки. Ты сумеешь с ним связаться? Как твои ребята из Мингосконтроля?

– Пока к нему два раза в неделю посылают курьера с текущими документами – все-таки он еще министр. Завтра нельзя, а послезавтра пойдет человек. Что передать?

Кудрявцев хмыкнул неопределенно, потом засунул руку в карман. На ладони лежала маленькая коричневая ампула.

– Зашифруй и передай наш сегодняшний разговор. И отдай ему вот это. Остальным мы помочь не можем, так пусть хоть из Всеволода жилы не тянут…

Бункер штаба МВО. 24 часа

Сначала он лежал, потом ходил по камере, не в силах успокоиться, пытаясь что-то объяснить Георгию, Малышеву, Завенягину, Багирову. Наконец окончательно выдохся и без сил и мыслей опустился на койку, равнодушным жестом отодвинув тарелку с остывшим ужином. Он так и не смог ответить на вопрос, который задавал себе весь этот день: за что? Ладно Хрущев, Булганин – они враги, но остальные? Что он сделал остальным?

«А ты ждал чего-то другого?» – голос прозвучал так явственно, словно бы собеседник сидел на краю койки.

Берия был так измучен, что даже не удивился. Сходит с ума, так и пусть себе… Он уже хотел ответить: «Нет, не ждал» – но в этом не было смысла. Сталин всегда видел его насквозь, и врать ему было бесполезно. Сколько раз вождь ошибался в людях, разочаровывался… и очаровывался снова. Вот они, сухие ветви его команды: Ежов, оказавшийся кровавым палачом, коррупционер и халтурщик Вознесенский, предатель Кузнецов… А если бы он мог хотя б догадаться, что учудит Хрущев… Но не догадался. Он плохо понимал русских. А вот его видел насквозь.

– Да, батоно Иосиф, – ответил он. – Я знаю, я такой же дурак, каким был в двадцать лет. Но горбатого могила исправит. Я все же надеялся, может, кто-нибудь из них… Молотов, например, или Ворошилов… обратится к пленуму и потребует дать мне слово. Я знаю, меня бы не выпустили туда, убили, но я умер бы, зная, что столько лет работал с людьми, а не с шакалами. Но никто, ни один из них… Почему? Чем я провинился перед ними?!

– Такова природа человеческая, Лаврентий. Бога они отменили, поэтому отвечать за свои поступки не перед кем, а своя рубашка к телу ближе. Если бы ты это понимал, ты стал бы хорошим политиком и жил бы еще долго. Но ты никогда этого не понимал, сколько бы я ни объяснял тебе…

– Если чтобы жить, надо стать таким, то зачем жить, батоно Иосиф?

– Как сказать, чтоб ты понял? Строить дома…

– Красивые дома строят для красивых людей. А если люди таковы, то и дома у них будут такими же, как они сами. Я так не хочу! За что? Я столько сделал для этой страны, я отдавал ей всю свою жизнь, а теперь здесь будут плевать на мою могилу.

– Обидно? – спросил Сталин.

Берия молча кивнул. Говорить он не мог: обида перехватывала горло, застилала глаза.

– Так устроены люди, – голос Сталина помягчел. – Но пройдет много-много лет, умрут все твои враги и все, предавшие тебя. А в твоих новых домах вырастут новые люди. Такие же светлые и красивые, как эти дома. И эти люди скажут: человек, создавший такую красоту, не может быть настолько плохим, как о нем говорят. И они сбросят мусор с твоей могилы и принесут на нее цветы…

– Что мне до того? К тому времени я умру…

– А разве ты еще не умер? – удивился голос. – Ты ведь сам объяснял себе, помнишь? Так какая тебе разница, что они все говорят?

Стукнула дверь камеры. Берия вздрогнул и проснулся.

– Есть будешь, или как? – осведомился охранник. – Спишь? Эй ты, враг народа!

Лаврентий смолчал. Разговаривать ему не хотелось. Охранник высунулся в коридор и закричал:

– Товарищ майор!

Пришел майор, взял его за запястье, пощупал пульс.

– Дрыхнет, – сказал, грубо бросая руку. – Врач ему какое-то усыпляющее дал. Не боись, не подохнет… Это хорошие люди умирают, а всякая сволочь живет долго.