Последний бой Лаврентия Берии

– А ты ему мой доклад… – Маленков не договорил, задохнулся.

– Не только твой доклад. Полную стенограмму, чтобы он понял – союзников у него нет. Может, и не надо было. Руденко говорил, его после этого чтения еле откачали, думали – все, некого допрашивать будет. Видеть никого из вас он категорически не желает, однако значительность свою показать ему даже там охота, поэтому на вопросы отвечать согласился. Можешь спрашивать у него обо всем, что тебя интересует. Мы с ним договорились, я выделяю ему отдельного следователя по этим вопросам. Завтра в двенадцать он к тебе придет, подготовь парню инструкцию, о чем с Лаврентием говорить.

– Не к двенадцати, – ненавидяще сказал Маленков, – а к десяти. И не сюда, а на дачу.

– Как хочешь, – пожал плечами Хрущев. – Павлушка мой хлопец, предан мне еще с войны, и если ты думаешь, будто сумеешь Лаврентию что-то передать или о чем-то с ним сговориться, не рассчитывай. Но вопросы сможешь задать любые…

…Маленков вытер лоб, расстегнул ворот рубашки и, немного помолчав, произнес:

– Я подумал: Лаврентий ведь так и не успел отчитаться по поездке в Германию. А дела там были серьезные. Давайте о ней и поговорим.

Молотов сидел молча, по-прежнему глядя в одну точку, постарев за считанные минуты лет на десять.

– Говоришь, читал стенограмму… – он поднял голову, провел ладонью по лбу, приходя в себя. – О чем ты, Георгий? О Германии? Это не актуальный вопрос. Германию мы выиграли.

– Я знаю. Но ведь нам с вами неизвестно, почему Лаврентий занял такую позицию по германскому вопросу. Мне кажется, он был за ее воссоединение на любых условиях, даже если придется просто отдать ГДР, ничего не получив взамен. Я спрашивал его несколько раз, но он все время отвечал странной фразой: после августа расскажу все. А пока, мол, поверь, даже нейтральная Германия – это уже не так важно, самое важное – чтобы была единой.

– Мне он так же ответил, – по-прежнему отрешенно проговорил Молотов. – Что за манера устраивать какие-то тайны мадридского двора. И от кого – от членов Политбюро. Тоже мне, великий разведчик… Собаку съел, а хвостом подавился. Ладно, пусть Германия. От меня-то ты чего хочешь?

– Приезжайте завтра ко мне на дачу, проинструктируйте этого хрущевского хлопца. А по ответам мы поймем, действительно ли они держат там Лаврентия, или Никита опять врет, как всегда…

– Что ты сказал? – Молотов вздрогнул и вскинул голову.

– Это не я. Это Ворошилов, тогда, в театре… Он говорил: Никита всегда врет, даже тогда, когда в этом нет необходимости.

– Значит, Лаврентий читал стенограмму… – словно не слыша ответа, проговорил Молотов.

Маленков замолчал. Прошла минута, другая. Наконец, Молотов поднял голову:

– Извини, Георгий. Стало быть, в десять? Я приеду на полчаса раньше. Прости, мне надо подумать…

Он проводил Председателя Совмина, сам закрыл за ним дверь, велел секретарю принести отчет о пленуме и вернулся на свое место, снова уставившись неподвижным взглядом прямо перед собой.

Минутная стрелка часов совершила уже почти полный круг по циферблату, а Молотов все сидел и молчал. Наконец, взял отчет, нашел свое выступление.

«Для большинства из нас истинная политическая физиономия Берия определилась тогда, когда в мае месяце мы приступили к обсуждению германского вопроса.