Последний человек

Парижем овладели англичане. В его высоких домах и узких улицах угасла всякая жизнь. Немногие жители, словно бледные тени, еще появлялись в привычном месте, возле дворца Тюильри²⁹⁷. Они дивились, зачем островитяне прибыли в их обреченный город, ибо при большой общей беде люди всегда думают, что в их краях она всего тяжелей. Не так ли, страдая от невыносимой боли, человек готов сменить эту боль на любую другую, лишь бы в иной части тела? Французы слушали, как эмигранты объясняют свое решение покинуть родную страну, и с презрением пожимали плечами. «Возвращайтесь, — говорили они, — возвращайтесь на ваш остров, где морской ветер и отдаленность от материка оставляют вам надежду на выздоровление. Если у вас чума убила сотни жертв, то у нас — тысячи. Разве вас сейчас не больше, чем нас? Еще год назад вы застали бы здесь лишь больных, которые хоронили мертвых; сейчас нам лучше, ибо мы совершенно смирились, и те немногие, кого вы здесь видите, терпеливо ждут конца. Но вам, кто еще не смирился со смертью, не надо дышать воздухом Франции, иначе вы скоро станете частью ее земли».

Так, грозя мечом, хотели прогнать назад тех, кто бежал от огня²⁹⁸. Однако опасность, оставшаяся позади, казалась моим соотечественникам неминуемой, а то, что впереди, — еще неясным. Скоро страх был вытеснен другими чувствами и страстями, каким не должно быть места в братстве несчастных, — тех, кто в умирающем мире еще остается в живых.

Более многочисленная часть эмигрантов, первой прибывшая в Париж, претендовала на власп» и преимущества; приехавшие вслед за ними пожелали быть независимыми. Третья партия, основанная сектантом, самозваным пророком, который проповедовал всемогущество Бога, а сам между тем стремился приобрести полную власть над своей паствой²⁹⁹, была самой малочисленной, но наиболее сплоченной, их повиновение главарю — более полным, их стойкость и мужество — неколебимыми.

Пока в стране свирепствовала эпидемия, проповедники Слова Божьего имели большую власть — власть творить добро, если она была направлена верно, и власть чинить неисчислимые беды, если была вдохновлена фанатизмом и нетерпимостью. В данном случае проповедник руководствовался еще худшими побуждениями. Это был обманщик в самом прямом смысле слова, человек, смолоду предававшийся порокам до того, что утратил всякую порядочность и самоуважение, а теперь, когда в нем пробудилось честолюбие, добивавшийся своих целей, не останавливаясь ни перед чем. Отец его был методистским проповедником, простодушным и искренним; однако его ложное учение об избранности и особой благодати³⁰⁰ помогло сыну избавиться от последних укоров совести. Когда началась эпидемия, он всевозможными интригами стал приобретать последователей и влияние — Адриан обнаружил эти интриги и препятствовал им. Но теперь, в отсутствие Адриана, волк облачился в одежды пастыря и стадо ему поверило³⁰¹. За несколько недель пребывания в Париже он успел сколотить партию, которая рьяно распространяла веру в его божественную миссию и обещала спасение лишь тем, кто в него уверует.

Стоит появиться духу раскола, и он станет питаться любыми, самыми пустячными поводами. Первая часть эмигрантов, прибывшая в Париж, заняла дворец Тюильри; вторая, случайно или соседства ради, разместилась неподалеку. При разделе добра, добытого мародерством, возникли разногласия. Главари тех, кто прибыл первым, все добытое потребовали себе; другая часть эмигрантов этому не подчинилась. Когда последние вновь отправились на промысел, городские ворота оказались заперты; справившись с этим, грабители в полном составе устремились к Тюильри и обнаружили, что их противники уже изгнаны оттуда Избранными, как называли себя фанатики, а те преградили вход во дворец всем, кто не признавал над собою власти единого лишь Бога и наместника Его на земле, то есть их предводителя. Так началась борьба, приведшая к тому, что все три партии вооружились и сошлись на Ванд омской площади³⁰², готовые силой сломить сопротивление врагов. Мушкеты были уже заряжены и даже нацелены в грудь так называемых противников. Достаточно было одного слова, чтобы последние люди на земле отягчили свои души грехом убийства и обагрили руки кровью друг друга.