Последний человек

Наиболее желанными были для меня часы, когда, освободясь от необходимости общаться с толпой, я мог отдохнуть в милом домашнем кругу, со своими детьми. Я повторяю: с детьми, ибо к Кларе я испытывал самые нежные отеческие чувства. Ей было уже четырнадцать лет; горе и глубокое понимание всего происходившего вокруг умерили ее девическую резвость; воспоминания об отце, которого она боготворила, и уважение ко мне и к Адриану вселили в ее юное сердце высокое представление о долге. Она была серьезной, но не печальной. Нетерпение, которое в юности заставляет всех нас чистить перья и вытягивать шеи, чтобы скорее стать взрослыми, смягчалось у нее ранним опытом. Она хранила живую память о родителях, много любви отдавала и своим живым родственникам и была очень религиозна. Это являлось тайной ее сердца, хранимой с детской застенчивостью, — тайной, особенно ей дорогой. Есть ли вера более искренняя, милосердие более чистое, надежда более пылкая, чем они бывают в юности? Полная любви, нежности и доверия, с раннего детства носимая по волнам бедствий и страстей, она во всем видела Божественный перст и всего горячее желала быть угодной Всевышнему, которому поклонялась. Ивлину исполнилось всего пять лет; его сердечко не умело грустить, и невинной веселостью, свойственной его возрасту, он оживлял наш семейный круг.

Старая графиня Виндзорская рассталась со своей мечтой о власти и величии; она убедилась теперь, что единственной ценностью жизни является любовь; единственным, что облагораживает и обогащает человека, является добродетель. Этот урок она получила из мертвых уст дочери, которую так долго отвергала. И сейчас со всей страстной силой своей натуры она стремилась снискать любовь оставшихся членов ее семьи. Адриан в ранней юности не тянулся к матери сердцем. Он соблюдал в отношениях с нею должную почтительность; но из-за холодности графини и горьких воспоминаний о времени, когда он был безумен, ее общество было ему даже тягостно. Она знала это и тем не менее решила завоевать любовь сына; трудности на этом пути только усиливали ее желание. Подобно германскому императору Генриху, пролежавшему три дня и три ночи в снегу у ворот Папы Льва³¹², она смиренно ждала на ледяном пороге его сердца, закрытого для нее, пока этот рыцарь любви и король истинной учтивости не раскрыл его, благодарно и пылко воздав ей заслуженную сыновнюю любовь. Ее ум, отвага и находчивость оказали Адриану немалую помощь в трудном деле управления необузданной толпой, всегда готовой выйти из подчинения.

Главное, что нарушало в то время наше спокойствие, было соседство самозваного пророка и его последователей. Они по-прежнему находились в Париже, но их посланцы часто появлялись в Версале и им почти всегда удавалось привлечь на свою сторону кого-нибудь из нас. Такова власть самых ложных, однако исступленно возглашаемых принципов над легковерием людей невежественных и пугливых. Когда это становилось нам известно, мы задумывались над печальной участью соотечественников, которых, отправляясь в Швейцарию с приближением лета, оставим во власти негодяя, взявшегося ими руководить. Нас угнетало сознание собственной малочисленности и того, что скоро нас станет еще меньше. Каждый вновь прибывший человек являлся теперь большой радостью, и вдвойне радостно было бы избавить от губительного влияния суеверия и от власти тирана жертв, пусть добровольно ему поддавшихся, но страдавших под его игом.

Если бы проповедник был искренен в своих обличениях и хоть сколько-нибудь заботился о благе тех, над кем приобрел власть, мы немедленно обратились бы к нему и не пожалели бы доводов, чтобы смягчить его проповедь и сделать ее более человечной. Но им руководило одно лишь честолюбие. Он желал править этими людьми — овцами, отставшими от стада, которое пасла смерть. Замыслы его простирались далеко; он рассчитывал, что если хотя бы несколько из этих несчастных выживут и дадут начало новому человеческому роду, то он, крепко держащий вожжи веры, будет памятен в послечумную эру как патриарх, пророк и даже как божество; такими в древности, после потопа, явились победитель Юпитер, законодатель Серапис³¹³ и охранитель Вишну³¹⁴. Эти замыслы делали его неуступчивым и рождали в нем лютую ненависть к каждому, кто дерзнул бы делить с ним власть, которую он узурпировал.

Странным, но неоспоримым фактом является то, что благодетель, терпеливый, разумный и кроткий, который страстно желает делать добро, но пренебрегает иными доводами, кроме правды, имеет на людей меньше влияния, чем алчный и бездушный честолюбец, который не брезгует никакими средствами и готов для достижения своей цели будить любые страсти и распространять любую ложь.