Вереск терпеливо слушала причитания, крепко сжимая узловатую старческую ладонь: пусть лучше Милда опустошит себя сейчас с ней, чем будет искать, кому излить горе.
– И пожить-то толком не успела! Бедная, бедная моя девочка!
Вереск стиснула зубы. Не плачь, – приказала она себе. – Терпи.
– Приляг. – Вереск уложила старушку и накрыла тёплым мягким пледом. – Я принесу настойку из пепельной травы. Она поможет уснуть.
Служанка только всхлипнула в ответ.
Она утешала Милду до самого тёмного предрассветного часа и ушла, только когда старушка забылась глубоким сном.
Замок ещё спал, погружённый в блаженную дрёму, и Вереск неспешно брела по гулким безлюдным галереям и коридорам. Опустошённая и измученная, она гнала из мыслей Дару. Но ... ничего не получалось...
Дара хотела сказать что-то важное, – угрюмо размышляла Вереск. – Что-то очень, очень важное, а я...
Что же хотела сказать несчастная девочка? Чего такого подозрительного заметила бедняжка в невестах-избранницах?
Не помнят вчерашнего дня...
Вереск нахмурилась. Всё это странно. Странно и подозрительно.
Искристый и звонкий, точно весенняя капель смех, заставил остановиться. Что это? Неужели в такой час ещё кто-то не спит?
– Мне кажется, – прошептала Вереск и сжала кулаки. – Мне просто кажется, и всё!
Смех повторился. Теперь он звучал сухо и отрывисто. Зловеще.
Выяснять, кто потешается в столь поздний, а точнее – ранний, час, не было никакого желания. Подхватив юбки, Вереск поспешила к восточному крылу.
– Куда же ты спешишь? – раздалась за спиной сотня голосов. Тихих, словно шорох листвы на ветру, но отчётливых. – Зачем убегаешь от нас, Вереск? Мы ждём тебя! Мы так давно ждём тебя! Иди же к нам! Мы все здесь счастливы!
– Очень счастливы! – Этот голос...
Вереск с трудом подавила крик и побежала так быстро, как только могла. Я схожу с ума, – думала она, глотая слёзы. – Схожу с ума!
Дверь опочивальни была приоткрыта, и темноту прорезал узкий клин уютного жёлтого света.
Там кто-то есть, – поняла Вереск, и едва не закричала.
Но... крик так и не сорвался с губ.
– Почему вы так долго? – Ладимир вырос на пороге. Огарок свечи в его руке почти совсем догорел. – Заходите скорее. На вас лица нет.
Вереск подчинилась. С трудом доковыляла до кровати. Князь опустился рядом и уронил голову на руки. Слова не требовались долго. Очень долго.
– Надо было послушать тебя, – прохрипел Ладимир, когда пламя свечи угасло, и комната погрузилась во мрак.
– Вам нет нужды винить себя, милорд.
– Ошибаешься... – Он вытянулся на постели. – Иди ко мне, Вереск.
Она не стала противиться. Князь обнял её сзади, прижал и уткнулся носом в затылок. Он молчал, а Вереск слушала биение его сердца, растворяясь в удивительной близости, что глубже страсти и сильнее похоти.
– Есть тайна... – прошептал Ладимир. – Тайна, которая разъедает мою душу, будто щёлок.
– Говорят, ноша станет легче, если разделить её на двоих. – Вереск погладила его руку, а сама вспомнила жуткий зловещий смех, голос Дары и безликую женщину, что до сих пор являлась ей в кошмарах.
Может, все эти ужасы и есть та самая тайна? - подумала она, но тут же отвергла эту мысль.
– Открыться тебе – величайший соблазн. – Дыхание князя обожгло макушку. – Но... я боюсь заразить тебя этим ядом.
И, прежде чем Вереск нашлась с ответом, Ладимир переменил тему:
– Смерть Дары не случайна, Вереск.
– Вы... вы думаете, что кто-то... – Она нервно сглотнула и силой выдавила из себя предположение, которое жгло язык: – Думаете, одна из невест-избранниц помогла Даре упасть с лестницы?
– Не исключено, – Ладимир тяжело вздохнул. – Но выдвигать подобные обвинения – прямой путь к усобице. Надо действовать осторожно. Деликатно. Так, чтобы никто из девиц ничего не заподозрил.
– Я... Я помогу вам всё выяснить, милорд, – выпалила Вереск, а взгляд прилип к розовому платью. Забытое, оно так и лежало на бархатном кресле и слабо мерцало в темноте.
– Каким же образом?
– Очень просто. – Она развернулась и прижалась к широкой груди. – Я стану одной из них. Одной из невест-избранниц.
Глава двадцать первая