Последний день лета

Вернувшись домой, Слава стал думать, что делать дальше; ничего не придумал — и решил, что будет просто жить как жил: днем тормозить лоходромов у арки Немецкого дома, а вечером и ночью двигаться со старшаками. На бурсу (которая официально называлась «Колледж операторов станков с числовым программным управлением») он давно положил хуй; путей оттуда всё равно было только два — в тюрьму или в беспросветную жизнь заводского кузьмича на «Ростсельмаше» или «Роствертоле». Ни один из этих вариантов Сисю не прельщал, поэтому он еще давно отловил на районе пару лоховатых однокурсников, дал им свою зачетку и пояснил: как они будут собирать в нее оценки и автографы преподавателей, его, Сисю, не ебет вообще ни разу. Раз в квартал лóхи приносили зачетку в условленное место и отчитывались о проделанной работе, за что получали награду — отсутствие пиздюлей. Схема, короче, работала.

Правда, жить как жилось после приключения в Недвиговке не получалось. Без Бурого в арке было скучно — глумеж над лохами, оказывается, требовал слаженной командной работы. Больше ни с кем из ровесников на районе Сися не общался (см. «инстинктивное понимание афоризма Макиавелли»), а старшаки такой хуйней не занимались. Самое стремное: несколько раз Сися ловил себя на том, что по привычке начинает говорить «Бурый, приколи…»; после этого он моментально осекался и покрывался мурашками. Ответная тишина не пугала. Пугал паучий голос, который мог ответить за Бурого.

Вечерние посиделки в беседке тоже прекратились: кто-то из старших просто исчез, другие нервно перешептывались и при виде Сиси говорили, чтобы он уебывал, пока голова на месте. Всё это было очень странно и непривычно. Слава даже начал подумывать о том, чтобы вернуться в бурситет, — когда случилось одно неприятное событие.

Во дворе в тот вечер было тихо, но там в последнее время всегда было тихо — даже обычно горластые тетки перестали перекрикиваться с балконов, увлеченные какой-то московской херней, которую бесконечно показывали по телевизору. Сися вышел из своего подъезда, от скуки решив сходить на тренировку: обычно зал он презирал, в вопросах бакланки полагаясь на природную мощь и собственное везение.

Когда из беседки ему навстречу поднялся невысокий мусор с майорскими погонами, Сися понял, что везение закончилось. Возможно, теперь уже навсегда.

— На два слова, — сказал Азаркин. Вопросительной интонации в его голосе не было.

Сися заозирался было по сторонам, но быстро себя одернул — так делали только останавливаемые на гоп-стоп лоходромы, до последнего неспособные смириться с неизбежным. Опасаться было, собственно говоря, пока нечего: этот хищный жилистый майор ничем не напоминал тех колхозных ментов, которые могли бы его искать, и от которых Слава с такой легкостью ушел несколько дней назад (в его уходе не было никакой легкости, но Сися часто переигрывал этот эпизод в голове, с каждым разом ретроспективно добавляя себе всё больше молодецкой удали).

— Бурцева ты ебнул? — этот вопрос майор задал вполголоса, не отвлекаясь от возни с пачкой сигарет и зажигалкой.

Сися похолодел. Бурцев был, разумеется, Бурым — на районе не любили утруждаться придумыванием замысловатых погонял.

— А…

— Хуй на, — спокойно сказал мусор, убирая зажигалку в карман и выпуская Сисе в лицо облако дыма. Представляться он не спешил. — Да не ссы; знаю, что не ты. Там непонятно как-то. Судмедэксперт говорит, что сердце не выдержало. Я ему, в принципе, доверяю, но таких невыдержанных редко в закрытых гробах хоронят. Присядь.

Так и не сказавший с момента встречи ни одного членораздельного слова, Сися на ватных ногах прошел в беседку и криво, на полжопы, опустился на скамейку. Мусор вдвинулся следом — при всей внешней субтильности он сразу занял всё внутрибеседочное пространство. Мимо прошел кто-то из соседей, злорадно покосившись на разворачивающуюся сцену.

— А какие тогда ко мне вопросы? — огрызнулся Слава. Первый испуг прошел; он вдруг понял, что у старшаков, если они его сейчас запалят, могут возникнуть резонные претензии.

Не меняя выражения лица и снисходительного тона, майор Азаркин объяснил, чтó связывало его со Шварцем; почему роль Шварца теперь будет выполнять Сися; и что с ним, Сисей, будет, если он вздумает выебываться и/или относиться к своим новым обязанностям без должного рвения.

— …Фармацевту я брякну на днях, от него люди подъедут, передадут всё что надо. Э! Але!

Майор пощелкал пальцами перед остекленевшими глазами собеседника. Тот вскинулся и заморгал.

— Я… Я не умею, я же…

— Ну, еб твою, научись, — весело сказал Азаркин. — На кошках потренируйся. Здравия желаю!

Он выкинул окурок и пошел было прочь, но остановился на полушаге, что-то вспомнив.

— Слушай, Ситников, а что там, в Недвиговке, случилось? Ну так, между нами, девочками. Мне похуй, в принципе, просто с Бурцевым непонятка. А я непоняток, знаешь, не люблю.

Монотонный рассказ о порезанном Шварцем восьмикласснике на Азаркина впечатления не произвел, но происшествие в «Ниве» заставило майора навострить уши.