Последний день лета

Сигарета кувыркнулась в лужу и с шипением погасла.

Стало очень темно и тихо.

— Я допустил всего одну, но огромную ошибку, — сказал паучий голос. — Хотя стоило бы давно догадаться, что вы слишком цените свои жизни, слишком отчаянно цепляетесь за бездну страданий, в которую бесконечно ввергаете или сами себя, или друг друга.

— Что тебе надо? — выдавил Новенький. — Уходи!

— Пока я спал, вы забыли, зачем нужны жертвоприношения.

Степа вдруг понял: несмотря на все пережитые им страдания, несмотря на весь кошмар последних недель, несмотря на ад, в который превратилась его жизнь, — он никогда не слышал слов страшнее.

Он хотел было что-то ответить — но не смог разжать до боли в висках стиснутые челюсти.

— Я теряю силы, — продолжала оболочка Бычихи. — Я слабею. А я ведь так мало для вас еще сделал… Ваш мир голоден. Я бы сказал, что он перемелет вас в своих челюстях, — но он уже почти вас доел. Вас осталось совсем немного. Вас уже почти нет. Только я могу вас спасти, потому что мой голод намного сильнее, чем голод вашего мира.

Новенький осознал, что демон прав.

Страх вдруг ушел. Стало одиноко и очень тоскливо.

— Я не знаю, что мне делать, — тихо заплакал Степа.

— Мне нужна жизнь. Всего одна. Кто-то из вас должен убить себя в мою честь. Пожертвовать собой ради друзей.

84

— Опять Юра хулиганит?.. Заходи, Санечек, — дядя Армен имел привычку подергивать щекой, отчего его усы, казалось, жили отдельной от мимики всего остального лица жизнью.

Шаман решился пойти к соседям не сразу — после всего, что произошло дома, хотелось поскорее вернуться в город и… Что делать в городе, он не знал. Ясности по поводу Лехи не прибавилось; опасность, судя по всему, никуда не делась; и как смотреть в глаза Новенькому после такого резкого отскока?

Возобладал здравый смысл: на автобусе возвращаться был не вариант (на автовокзале наверняка всё еще ошивался Амел), на попутки у него не было денег, а от вчерашнего забега закрывались глаза, дергались все мышцы и пакостно тянуло в животе, словно в розовой вате он по незнанке наелся какой-то дряни. Надо было еще поспать и прийти в себя — а сделать это можно было только у соседей.

Тетя Диана, которая в такой ситуации раньше раскудахталась бы и бросилась готовить обожаемую Шаманом яичницу с суджуком, молча стрельнула на него глазами из кухни и скрылась, даже толком не поздоровавшись.

Дядя Армен выглядел почему-то виноватым.

— Ты, брат, не обижайся на него. Отец — он по-любому отец, даже когда ведет себя не как полагается. А то, что ты ему, а он тебе потом…

Он потерял мысль и осекся.

Дома у соседей было не по-хорошему, болезненно чисто: блестящие паркетные полы, ни пылинки на полках с фарфоровыми статуэтками и иконками, белая кружевная салфетка на небольшом, но новом телевизоре «Sharp», сервант с чешским хрусталем и желтовато-коричневыми фотографиями, видимо, родственников — женщин в национальной одежде с неразличимыми чертами лица и усатых фронтовиков в папахах. По контрасту с постоянным легким срачем, царившим у Шамановых, дом соседей казался нежилым — он был словно музеем, эталоном небольшого уютного домика в южной провинции.

Может, дело было в том, что у дяди Армена и тети Дианы не было детей.

Шаман поежился и аккуратно, на полбулки, опустился на стул в гостиной.

— Голодный? Картошки с салом давай пожарю.

У Саши громко заурчало в животе, но по необъяснимой причине соглашаться было неудобно — хотя они с Лехой сто раз обедали и ужинали у соседей, когда отец ловил вожжу под хвост и становился по-настоящему невыносимым.

— Да не, дядь Армен, я нормально.

— Ты мне понормальнокай еще, ара.

Не накормить гостя сосед не мог.

Скоро из кухни донеслись шкворчание и самый вкусный в мире запах.

Всё это сопровождалось сдавленными матюками и грохотом — тетя Диана мужу не помогала и вообще куда-то делась. Мало ли, подумал Шаман. Поссорились, может. Или отец на нее в очередной раз навыебывался.

Он пошел на кухню — просто сидеть и ждать ужина было как-то не по-пацанячьи.

Армен обжег палец о раскаленную кромку сковороды, прошипел непонятное матерное слово и сказал, словно продолжая начатый разговор:

— От атамана приходили несколько раз, спрашивали за тебя. К Юре ходили, но он выгнал их — ряженые, говорит, туда-сюда. Мне сказали, что они Лехины должники по жизни, как брат он им, тебя отобьют, если что. Ты, наверное, иди к ним туда, к атаману, там всяко безопасно будет.