Последний день лета

Дворовая клятва прозвучала из уст раненого бандитского лейтенанта странно, но не то что бы неуместно: пацанами в Ростове и его окрестностях оставались до старости. Если, конечно, до нее доживали.

Отвечать надо было очень осторожно и убедительно — Степаныч ненавидел себя за то, что при виде восьмиклассников психанул, сдриснул из подъезда и не выполнил Лехиного поручения. Признаваться в проколе дураков не было, поэтому физрук решил потянуть время — вдруг Леха снова лишится сил и уснет.

— Дак сказал, конечно, че ты, Леш… Слушай, а что вы с Фармацевтом-то не поделили? Ты вроде говорил, да у меня вылетело.

— Нихуя я тебе не говорил, — ощерился с пола Шаман, вдруг словно помолодевший на пятнадцать лет и готовый выдать лошаре Степашке «шпалу» (что-то вроде щелбана, но технически изощреннее и гораздо больнее). — Завязуй канифоль плавить, заебал. Точно вспоминай, что брату сказал. Дословно, понял, блять?

Несмотря на прохладный неотапливаемый гараж, Степаныч вспотел и захотел выпить — точнее, выпить-то он в последние пару недель хотел непрерывно, просто сейчас это желание превратилось в электродрель, бесшумно, но неуклонно впивающуюся ему в мозг.

— Дословно… Щас… — он закатил глаза и начал с понтом вспоминать, забыв, что в темноте пантомиму разглядеть было невозможно. — Так… Сказал, мол, езжай к родителям в Новошахтинск, отсидись там, пока Леха свою ситуацию не разрулит. Прямо завтра двигай, лучше на попутках. Правильно же?

— Всё? — вопрос был, что называется, на засыпку — это было понятно по неожиданно вкрадчивому тону. Степаныч засуетился.

— Ну как всё, не всё! Сказал, что никому из пацанов сейчас доверять не варик — даже если будут предлагать помочь, докинуть, всё такое. Будут спрашивать — говорить, что не знает, где Леха.

— Он и так не знает. Я ж тебе сказал, бля, от себя не добавлять ничего…

Физрук заткнулся и мелко задрожал.

— Ладно… Это, Степ, спасибо. От души, — из темноты донесся вздох и звук скрипнувших зубов. Леха ворочался, пытаясь не задеть рану в боку.

— Леш, давай пожрать принесу, — выдавил Степаныч, в котором боролись облегчение и ненависть к себе. — Тебе вычухиваться надо.

После паузы (Шаман вяло отмахнулся, после чего вспомнил про темень) с пола донеслось:

— Воды принеси. Сушняк долбит, пиздец.

Физрук кивнул, потом угукнул, приоткрыл дверь гаража и боком выбрался на улицу. Успело стемнеть, с неба срывался противный мелкий дождь, пахло характерной южной осенней сыростью. Двор привычно превратился в огромную лужу, освещенную редкими фонарями.

Степаныч вздохнул, матюкнулся и выудил из кармана олимпийки мятую пачку «Петра I». Курить было тошно, но не курить не получалось — и как он только умудрился встрять в такие блудняки!..

Полуживой Шаманов обнаружился у него на пороге сразу после возвращения с ненавистной экскурсии; говорить он почти не мог, постоянно оседал на подъездный пол и пачкал всё вокруг кровищей. Степаныч был хоть и алкаш, но не дурак (так, по крайней мере, он обычно отвечал на бесконечный пилеж жены): хер его знает, что там не поделили бандиты, но Леху надо было спрятать и выходить — так он сто процентов будет по гроб жизни обязан старому школьному другу.

Физрук зажег сигарету не с той стороны, вдохнул смрад горящего фильтра и выругался.

— Это у нас и есть гражданин Рибизинский, да? — донеслось из темноты. — Надо же, в такую погоду и в такое непростое для страны время по улицам шароебится вместо того, чтобы перед телевизором сидеть.

По «гражданину» и специфическому ментовскому сочетанию канцелярита с матюками Степаныч понял, что в настоящие блудняки он встрял только сейчас, в эту самую минуту. Сигарета выпала из его ослабевших пальцев.

Майор Азаркин брезгливо, как кот, ступал между лужами, стараясь не слишком загадить форменные брюки; затея эта была безнадежной еще и потому, что рядом семенил участковый с раскрытым над головой старшего по званию зонтом. Участковый дороги не разбирал, каждым шагом поднимая фонтаны грязных брызг.

— Всё, Рахимбеков, иди погуляй, мне с гражданином наедине поговорить надо. Зонт оставь.

Пухлый участковый грустно покосился из-под зонта на черное небо, но спорить не посмел — съежился и захлюпал в сторону подъезда, под козырьком которого можно было спрятаться от дождя. Азаркин молча подождал, пока тот удалится на достаточное расстояние; всё это время он буравил физрука нехорошим взглядом.

— Чем, так сказать, обязан, товарищ майор? — Степаныч попытался включить свое природное обаяние, но получилось не очень. Он клял себя за то, что закурил прямо у гаража — если Шаман там захрапит или что-нибудь уронит, придется слишком многое объяснять.

Быстро выяснилось, что Степаныч клял себя напрасно — у милиции всё было продумано.