Последний день лета

– Не думай, – говорил тренер Марлен Михалыч по прозвищу Дрын. – Ты слишком много думаешь. Подумал – упал.

Каждое слово «думать» и его производные Дрын отмечал легким хлестким ударом боксерской лапы, которые Шаман вообще-то должен был блокировать. С этим не складывалось: к концу тренировки его скулы покраснели, а левый глаз заплыл. Со спаррингами вообще выходила срамота: нокаутер Шаманов стоял в глухой защите, а когда раскрывался – получал; одному новичку-первогодке даже удалось просунуть ему апперкот и отправить в нокдаун. В спортзале ДК обувной фабрики, где проходили тренировки, начали шушукаться: мол, Шаман (которому прочили большое будущее в профессиональном спорте) стал сдуваться; дураков говорить такие вещи вслух не было – все знали, о чьем брате идет речь.

Что случилось с братом и что делать дальше, Шаман не понимал.

В квартире, которую Шаман Большой то ли купил, то ли у кого-то отжал, было пусто и не по-хорошему тихо.

Как он вернулся из ебучего Танаиса (Шаман теперь даже мысленно называл поселок не иначе, как «ебучий Танаис»), Саша не помнил – вроде бы физрук приехал на микроавтобусе и развез их по домам.

В тот вечер он, сходя с ума от волнения, открыл дверь, поскользнулся на луже, сделанной весь день не гулянной овчаркой Бертой, и забегал по комнатам. Мебель была на месте, следов борьбы не наблюдалось, в квартире был привычный срач – последняя телка брата, Кристина или как-то так, пару недель назад на что-то обиделась и перестала у них появляться. Леха пошел на принцип – звонить сварливой Кристине перестал и встречи с ней не искал; Шаману-младшему, с одной стороны, стало полегче (никто больше по ночам не выл и не стучал кроватью в соседней комнате), а с другой – наоборот: уборкой, стиркой и всякой прочей домашней ерундой стало заниматься некому.

Как бы там ни было, в тот вечер все носки, скомканная фольга от кур-гриль, картонные коробочки от видеокассет и прочие атрибуты пацанской хаты валялись на тех же местах, что и утром. Саша выглянул в окно: на месте, где обычно стояла Лехина «девятка», темнел прямоугольник асфальта.

Шаман оперся на стену и сполз на пол.

Берта, которой было стыдно за лужу, подошла поближе и лизнула его в лицо.

– Что ж делать, а? – безнадежно сказал Шаман, теребя замшевые овчарочьи щеки.

Собака заскулила.

Тогда от усталости, нервов и общего опустошения он вырубился прямо там, на полу; утром оказалось, что бедная Берта снова описалась.

Выходные прошли как в тумане: Шаман пытался звонить тем из друзей брата, чьи телефоны смог найти на валявшихся в прихожей обрывках бумаги, но трубку почти никто не брал – у бандитов в ходу были аппараты с определителем номера. Те же, кто отвечал, лучше бы этого не делали. Разговор с ними строился по одному сценарию: настороженное «алло» с другого конца, сбивчивые Сашины вопросы, в ответ – невнятное бурчание и/или короткие гудки.

То есть Шварц говорил правду: в бригаде что-то произошло и Леха стал персоной нон грата.

…Если, конечно, он вообще еще жив, – скользнула в голове черная быстрая мысль.

В панике Саша едва не позвонил родителям в Новошахтинск – точнее, не самим родителям, дома у которых не было телефона, а их соседям через улицу, дяде Армену и тете Диане. Набрав пять из шести цифр номера, он замер и аккуратно положил трубку на место. Из-за родителей Лёха (а за ним и Саша) перебрался в Ростов; нет, звонить им был не вариант. Родительский дом был последним местом, где стоило искать Леху Шаманова.

Можно было, конечно, найти кого-то из фармацевтовской бригады и спросить лично, но с этим тоже были сложности. Несмотря на неоднократные заходы брата, Шаманов-младший избегал бандитского движа; он не участвовал в гулянках на Левом берегу («че ты тупишь, поехали посидим с пацанами по делам») и никогда не соглашался даже на мелкие Лехины поручения («да ты заебал, оттарань на Нахаловку кулек, мне некогда вообще») – и, как следствие, не знал, где искать нужных ему людей из бригады.

Появилось, правда, стремное ощущение, что скоро они найдут его сами.

У подъезда пятиэтажного дома в Газетном переулке, где они с братом жили, начала подолгу зависать тонированная «восьмерка». Это были точно не соседи и не люди, которые могли бы приехать к соседям, – Шаман бы знал. «Восьмерка» иногда исчезала, но через час-другой снова возвращалась, паркуясь аккурат под окнами шамановской квартиры на четвертом этаже – точно на том же месте, где обычно стояла «девятка» брата. Выходя за курицей на ЦГБ и в магазин «Мария» за гречкой и хлебом (Леха давно забил тумбочку в коридоре пачками денег «на хозяйство»), Саша старался мимо подозрительной машины не проходить; чувство постоянно давящего страха он испытывал, кажется, впервые в жизни.