Последний день осени

Костя замер на лестничной площадке в нерешительности. Он не привык пугаться столкновений – он выглядел старше большинства своих ровесников, да и драться он умел… Но ведь тут не ровесники и не школьная драка! Тут при худшем раскладе трое на одного, и каждый из них помассивней Кости будет.

Хотелось развернуться и бежать, если нужно – бросить вещи… Спастись, даже если гордость протестует! Однако Костя слишком хорошо понимал: его догонят, если это действительно ловушка. Мысль о том, что кто-то устроил на него такую ловушку, казалась дикой, так ведь с фактами не поспоришь! К тому же сломать лифт наверняка не сложнее, чем испортить систему голосования…

– Вы ведь не дадите мне уйти? – тихо спросил Костя.

Они поднялись на ноги одновременно, но к Косте пока шагнул только один.

– Слышь, пацанчик, есть сигареты?

Они старались вести себя как типичные гопники, но глаза, наблюдающие за Костей, оставались спокойными и умными. Они разыгрывали спектакль, который он потом будет вынужден передать полиции. И все сочтут, что это было типичное тупое ограбление… Значит, они допускали, что Костя останется в живых. Однако он по опыту Серебрякова знал, что не каждое выживание означает полноценную жизнь.

Поэтому Костя не делал ничего: он не отвечал, не пытался убежать, однако и не поднимался по лестнице, потому что драка с тем, кто стоит над тобой, – идея сомнительная до тупости. Он просто ждал, потому что ожидание было в его интересах. Если сейчас кто-нибудь зайдет, окликнет, поможет, станет свидетелем… тогда все решится в его пользу!

К сожалению, за ним послали не идиотов. Парни без труда сообразили, что он пытается провернуть, и напали первыми. У Кости была неплохая позиция, он успел упереться спиной в стену и даже нанести пару удачных ударов – но не более того. Он проиграл, потому что должен был проиграть. Трое против одного – вариант, при котором все решается очень быстро.

В какой-то момент Костя уже не способен был сопротивляться. Он просто сжался на полу, закрылся, как мог, наблюдая, как брызги крови разлетаются по серому полу и светлым стенам. Он понятия не имел, когда все это закончится… и что от него к тому моменту останется.

34. Конец игры

Если бы кто-то спросил у нее, что она там делала, Рита не смогла бы объяснить. Причин у нее вроде как не было, да и не сумела бы она в таком состоянии придумать достойную ложь. Вот только когда она приехала туда, все закончилось, лестница опустела, и задавать вопросы стало некому.

Единственными, кого Рита опередила, стали уборщицы. Когда она добралась до подъезда, кровь еще не успели замыть, и Павловская получила возможность наблюдать сцену расправы во всем масштабе – разводы на стенах, брызги на ступенях и особенно зловещая лужа возле стены…

Рита просто стояла там и смотрела. Она не знала, сколько времени прошло. Она понимала, что не нужно ей наблюдать за этим, однако оказалась не в силах отвести взгляд. Потом внутри как будто что-то оборвалось, и последующие события Рита запомнила смутно, отдельными кадрами, будто они и не с ней произошли.

Ей хватило выдержки позвонить и назначить встречу. Она что-то говорила… Не важно что, важно, что прозвучало это солидно, ей поверили. Она ехала через город спокойно, без нарушений, не гнала, даже когда очень хотелось. Все, кто наблюдал за ней, ни на секунду не усомнились бы, что с ней все в порядке.

И уже в кабинете отца она сорвалась. Она кричала так, что ее, пожалуй, и за забором слышали. Рита не стыдилась этого, все зашло слишком далеко, перед глазами у нее по-прежнему стояла кровавая лужа.

– Как ты мог? Ему же шестнадцать лет, он здесь ни при чем, ты не имел права втягивать его в свои игры! То, что ты делал раньше, было плохо, но это… Это уже за гранью!

Дубровин слушал ее с привычным спокойствием. Ее срыв и крики наверняка раздражали его, однако виду он не подал. Он даже не вызвал охрану, хотя мог бы, он как будто наслаждался зрелищем… Да и почему бы ему не наслаждаться? Он очень много сделал, чтобы добиться такого.

Лишь когда Рита выдохлась и взяла паузу, он спокойно произнес:

– Все сказала? Да, это подло: так портить жизнь первому попавшемуся шестнадцатилетнему мальчику. Но правда ли первому попавшемуся?

Тут уже Рита была вынуждена прикусить губу, запрещая себе говорить. Она по глазам отца видела: ее усилия бесполезны, он все знает… Но она до последнего надеялась, что случится чудо.

Напрасно. Никакого чуда не было.

– Ты пыталась со мной играть, уверенная, что я не замечаю этого, – равнодушно продолжил Дубровин. – Ах, это просто шоу, ты просто побудешь ведущей, всего лишь развлечение! Ты думала, я не пойму, если ты поняла?

– Тут ты должен был опередить меня – тебе наверняка было известно больше! – горько усмехнулась Рита.

– Я оберегал тебя.

– Даже не начинай! Ты делал то, что тебе хотелось, что было выгодно лишь тебе… А я могла бы постоять за себя сама, если бы ты позволил мне!

– Правда? Столько лет не могла, а тут неожиданно смогла бы?

– Это еще что должно означать?