Последний день Славена. Том 2

Разговаривать с погорельцами Белоус не стал. Он только нашел сначала убитого воя-варяга с самыми подходящими лично для него сапогами, стянул их с его ног, и тут же переобулся. Потом подыскал и рукавицы потеплее. И только после этого на женщин обернулся. На него смотрели с явным осуждением. И Белоус понял, что осуждают его за то, что он раздевает мертвых. Пусть и врагов, пусть и виновников несчастья этих женщин, но мертвых. К этому же добавляется, наверное, и его внешний вид княжеского дружинника. По мнению женщин, дружинник должен был быть там, где враги, должен драться с ними, как, возможно, дерутся их мужья. Может быть, даже погибнуть, но там, в городе. И не станешь же объяснять этим женщина, что только пришел в город, когда началось нападение, и спасал воеводу, то ли раненого, то ли сильно оглоушенного, но не способного себя защитить. Всех варяги в городе в любом случае не побьют. Они обычно и цели такой себе не ставят. Кто-то наверняка вырвется. И немало вырвется с оружием или без оружия. И этих людей необходимо будет объединить, ими необходимо будет управлять. После того, как сгорит Славен, сами словене останутся, они никуда не исчезнут. Да и вообще не все словене живут только в одном городе Славене. И вообще не тот враг варяги, которые всех живых постараются уничтожить. Это не свеи, норманны или даны, которые, если победят, то угоняют оставшихся в живых на невольничьи рынки. Русы все же близкий народ-брат. Есть, конечно, и братьям что делить. Но не уничтожать же при этом друг друга. Сами словене, бывало, пару раз сжигали Русу. А Руса восстанавливалась. И Славен восстановится, – был уверен Белоус.

В меховых рукавицах, пусть и покрытых поверху рукавицей кольчужной, с мелкими кольцами, рукам стало теплее. А когда рукам и ногам тепло, тепло всему телу.

К этому времени совсем рассвело. И показалось, что стало в самом деле теплее или просто согрелись руки и ноги, и потому тело перестало мороз чувствовать. Над Славином стоял густой черный дым. И даже пламя уже поднималось над стенами, образуя собственную яркую стену. Ветра не было, и дым от города не относило. Одновременно стали видны и столбы других дымов. Над домами посада, расположенного ниже Славена у самых берегов Волхова и Ильмень-моря. Эти дома остались нетронутыми, варяги просто не обратили на них внимания, хотя нет никакой гарантии, что и их не пожелают разграбить, как в настоящее время грабили, надо полагать, богатые лавки славенских купцов – извечных конкурентов купеческой братии из Русы. Грабили, а потом поджигали. Впрочем, купеческие и ремесленные ряды варяги могут и не тронуть. Их самих купцы часто нанимали для сопровождения своих обозов. Разорять купцов – значит, срубить голову курице, которая несет для тебя золотые яйца. Этого варяги себе позволить не могут. Не все из них входят в полки Бьярмы. Но те, кто входит, в любом случае имеют дома и родственников в самой Русе. И эти родственники, не желающие мерзнуть в Бьярме, предпочитают сопровождать купеческие обозы и из самой Русы, и из Славена. Значит, эти люди не позволят разорять купцов, иначе они лишатся работы и средств к существованию. Разгромить купечество Славена – это то же самое, что ударить мечом в собственную ногу…

* * *

Вернувшись под стену, черноусый Белоус нашел Первонега на том же месте, где и оставил его. Только вою показалось, что раньше воевода сидел прямее, прислонялся к срубу тарасы всей спиной, а сейчас он прислонялся боком и плечом. Впечатление было такое, будто воеводу кто-то сдвигал с места. Это не понравилось Белоусу, и он настороженно осмотрелся по сторонам. Сейчас, когда рассвело, видно было далеко, вплоть до дворов посада на берегу, куда уже вышли живущие там люди, и смотрели на горящий город, но никакой опасности поблизости молодой вой не заметил. Тогда он просто зашел сбоку, присел перед лицом воеводы, и всмотрелся в лицо Первонега, пытаясь отыскать там признаки жизни и возвращающейся силы. И тут воевода открыл глаза. Он открыл их не так, как открывают больные люди, не медленно поднимая веки, а рывком, словно вой проснулся ото сна сразу с ясной головой и ощущением опасности. Но глаза с широко расширенными зрачками сразу же, ничего, кажется, не увидев, закрылись. И Первонег застонал. Но и стонал он совсем не как раненый, а просто, как старик, на тяготы старческой жизни жалующийся.

– Что ты, воевода? – спросил Белоус.

– Где я? – не открывая сначала глаз, спросил Первонег.

– Под стеной сидишь.

– Под какой стеной?

– Под стеной Славена.

– Почему не в городе?

– Горит город. Варяги туда ворвались.

Первонегу, наверное, было больно услышать эту весть, и теперь уже он открыл глаза, но открывал их тяжело, с трудом размыкая веки, и посмотрел на своего спасителя. Но смотрел он не узнавающим взглядом. Видимо, ударом меча по голове, хотя голову Первонегу и не разрубили благодаря крепкому шлему, но память, похоже, отбили. О чем говорил его следующий вопрос:

– А ты кто?

– Не помнишь, воевода? Мы с тобой разговаривали перед тем, как варяги к воротам подъехали. Я – Белоус, гонец от князя Вадимира.