- А-а-а... - Санчо попытался скрыть разочарование. - Четверо.
Алонсо молчал. Ранние морщины на его лице обозначились яснее; Санчо сделалось жаль его.
- Бросьте, сеньор Алонсо... Бог детей либо дает, либо не дает. Это не наше дело, это его Божий промысел... Бог старый хозяин - больше придерживает, чем раздает...
- Последний, - сказал Алонсо. - Я - последний Дон-Кихот...
- Сеньор Алонсо, - Санчо налег на стол локтями. - Вы меня простите, глупого мужика. Но вот... жалко, конечно, жалко, что прервался... Благородный род - это всегда жалко... Но вот что за беда?.. Кто о нем плакать будет, о Дон-Кихоте? Тот погонщик мулов, которому Дон-Кихот ни за что ни про развалил голову на постоялом дворе?
- Санчо, - сказал Алонсо после паузы. - В губернаторство на острове ты не веришь... Жалования я тебе назначить не могу - не из чего, извини... Почему ты со мной идешь?
- Так... это... - Санчо растерялся. - Традиция... Батюшка меня так назвал, Санчо... Традиция, говорит... И, опять же, все Панса, что с рыцарями уходили, домой живехоньки возвращались... не то что сами рыцари. Правда, вот, один мой родич без глаза вернулся, другому внутренности все отбили... А одному ногу переломали, так до конца дней и хромал... но ничего, главное - живехонек... Вот.
А про губернаторство... Так легенда все-таки откуда-то взялась? Мы вот думаем, что легенда - брехня, а вдруг она не брехня? А вдруг да обломится мне губернаторство, а я в поход не пошел, на печи остался... Вот обидно будет, да?
Некоторое время Алонсо смотрел на него - а потом расхохотался - весело, искренне. И Санчо подхватил этот смех, и так они смеялись, оба страшно довольные друг другом, когда Алонсо вдруг осекся и нахмурился:
- Кто это там? Альдонса, ты?
В глубине комнаты плыла высоченная белая фигура, плыла, то открывая, то снова закрывая собой звездное небо за окнами.
- Альдонса? - неуверенно переспросил Алонсо.
Он прекрасно видел, что это не Альдонса. Это кто-то высокий, ростом с него, Алонсо; светлый плащ падает до пола, лицо закрыто складками капюшона, голова опущена, походка странная, неровная, как будто человек пьян или ранен и вот-вот упадет...
Санчо оглянулся и посмотрел туда, куда напряженно глядел его хозяин.
- Что? - переспросил удивленно.
- Да кто там ходит? - Алонсо встал. Санчо ухватил его за рукав:
- Кто ходит? Где ходит-то?
- Ты ослеп? Да вон же!
Санчо смотрел на него теперь испуганно:
- Сеньор Алонсо... Нет там никого. Что вы...
- Как нет?! Я своими глазами...
В глубине комнаты действительно никого не было. Пусто. Секунду назад был - и вот пропал...
Алонсо стряхнул руку оруженосца и шагнул навстречу ночи за окнами. На него пахнуло пряными запахами запущенного парка; он прислушался - за окном бушевали цикады, но звон их разбивался о стены дома, как разбиваются волны о борт надежного корабля, а здесь, в доме, стояла обомлевшая сонная тишина...
Тогда ему стало страшно.
Ведь он ясно видел бредущую в темноте высокую фигуру. Он ясно видел...
Рубашка прилипла к спине. Взгляд - невольный, суеверный - на шторку, прикрывавшую мутноглазый портрет безумного Дон-Кихота, сеньора Кристобаля Кихано...
- Санчо... - сказал он и поразился, как жалобно звучит его голос. - Ты здесь ничего не видел?
Оруженосец был уже рядом. Коснулся его руки:
- Сеньор Алонсо... Тут у вас дом такой, то лестница скрипнет, то сквозняк пройдется... Может и привидится всякое. Чего вы всполошились?
- Привиделось, - сказал Алонсо, сам стыдясь своего детского страха. Привиделось, Санчо... Бывает.
* * *
Алонсо брел, подняв свечку, и мечтал только об одном - поскорее добраться до спальни, когда в темноте ему померещилось не дуновение даже так, колебание воздуха, пламя свечки дрогнуло и чуть не погасло.
Сквозняк... бывает.
Бывает... Но потом ему померещился осторожный скрип половицы. Не случайный скрип пола, который давно хорошо бы починить - а именно негромкий, приглушенный звук, который издает половица, когда по ней идут на цыпочках.
Он малодушно оглянулся - ему показалось, что в конце коридора метнулась тень.
Некому тут метаться. Фелиса спит, и Санчо ушел к себе в комнату...
Показалось. Бывает.
* * *
Фелиса хрюкала от смеха. Затыкала себе рот подолом рубашки - и все равно смеялась, синея; в какой-то момент Санчо испугался, что она задохнется или проглотит язык.
- Какое у него было лицо! Нет, ты видел, Санчо! Вот умора... Ты смотрел на его лицо? Я бы что угодно отдала, чтобы еще раз его увидеть...
- Увидишь, - сказал Санчо нехотя. - Только... одно и то же повторять не надо.
Теперь, к примеру, перевести часы... Или звук какой-нибудь, шелест...
- А ходить за ним уже не надо?
- Надо. Ходить будем по очереди - ты, я...
Фелиса минуту сдерживалась, а потом снова покатилась со смеху. У ног ее лежали самодельные ходули и старая льняная простыня.
- Нет, ну как вспомню его лицо... Не могу!
- А ты его не любишь, - сказал вдруг Санчо, сказал, сам не зная зачем. - Ты ему врала.
Фелиса сразу же перестала смеяться. Уставилась на Санчо, покрутила пальцем у виска:
- Ты чего это? Ясно, я его люблю. Чего это я его не люблю?
- Ты его не жалеешь, - сказал Санчо медленно.