Джезаль откашлялся.
— Знаете, Глокта, я тут все думаю о моем плане. Помните, налог для банков? На эти деньги можно построить больницу в порту. Для простого народа. Для бедняков. Они ведь нам помогли — поддержали нашу власть, столько выстрадали ради наших общих целей. По-моему, правительство должно заботиться о людях. О бедных, об убогих, об угнетенных. Ведь, если вдуматься, король не богаче своих бедняков. Как вы полагаете? Не попросить ли верховного судью набросать для нас эдикт? Начнем с малого — к примеру, бесплатное жилье для неимущих. Можно еще…
— Ваше величество, я обсудил это с нашим общим другом.
Джезаль умолк и похолодел.
— Правда?
— К сожалению, это моя обязанность, — подобострастно произнес калека, не отрывая взгляда от Джезаля. — Наш друг не проникся этим предложением.
— Кто правит Союзом, он или я? — вскинулся король.
Оба собеседника прекрасно знали ответ на этот вопрос.
— Вы — король, ваше величество.
— Вот именно.
— И все-таки не хочется расстраивать нашего общего друга. — Глокта шагнул, подволакивая ногу. Левый глаз отвратительно задергался. — Никто из нас, уверен, не хочет давать ему повод для возвращения в Адую.
Колени Джезаля задрожали. Отголосок жуткой, невыносимой боли пронзил живот.
— Нет, нет, конечно, — прохрипел он.
— Надеюсь, со временем мы сумеем отыскать средства для небольшого проекта… — прошептал Глокта. — Нашему общему другу неизвестны все мелочи, а то, чего он не знает, вреда не принесет. Уверен, что мы с вами… не привлекая внимания… сможем кое-что сделать. Только не сейчас.
— Да-да, вы правы, Глокта. Вам в чутье не откажешь. Ни в коем случае нельзя давать ни малейшего повода для раздражения. Прошу вас, заверьте нашего общего друга, что мы ценим его мнение и во всем следуем его советам. На нас можно положиться. Вы ему так и скажете, правда?
— Разумеется, ваше величество. Это его очень обрадует.
— Хорошо, — выдохнул Джезаль.
Похолодало. Король поежился, завернулся в мантию и отправился назад, во дворец. Прекрасный день не оправдал ожиданий.
Незавершенные дела
Неуютная белая коробка с двумя дверями напротив друг друга. Потолок слишком низкий, а пылающие светильники освещают комнату слишком ярко. Из одного угла ползла сырость, и штукатурка в том месте вздулась облезающими пузырями, присыпанными черной плесенью. Кто-то когда-то пытался отскоблить продолговатое кровавое пятно на одной из стен, но, очевидно, приложил недостаточно усердия.
Два громадных практика стояли у стены, сложив руки. У стола, болтами прикрепленного к полу, пустовал один из стульев. На втором сидела Карлота дан Эйдер.
«Говорят, история движется по кругу. Как все изменилось. И в то же время, осталось неизменным».
Ее лицо побледнело от волнения, под глазами залегли темные круги бессонницы, но все же она была по-прежнему прекрасна.
«В каком-то смысле даже прекраснее, чем прежде. Красота почти догоревшей свечи. Вновь».
Глокта неуклюже опустился на свободный стул, слушая ее испуганное дыхание, прислонил трость к исцарапанной столешнице и хмуро уставился на Карлоту.
— Интересно, получу ли я в ближайшее время письмо. Вы понимаете, о чем я. То, предназначенное Сульту. То, в котором рассказывается о милосердии, беспечно проявленном мной по отношению к вам. То самое, которое должно было быть отправлено архилектору… в случае вашей смерти. Как вы думаете, попадет оно в мои руки? Какая ирония.
Наступило молчание.
— Я понимаю, что мое возвращение было серьезной ошибкой, — начала Карлота.
«И куда более серьезной было то, что ты задержалась».
— Надеюсь, вы примите мои извинения, — продолжила она. — Я хотела предупредить вас о гурках. Если у вас сохранилась частица милосердия…
— В первый раз вы тоже ожидали от меня милосердия?
— Нет, — прошептала она.
— Тогда с чего вы решили, что я повторю свою ошибку? Вам было сказано, что вы никогда не вернетесь назад. Никогда в жизни.
Он махнул рукой. Один из практиков подошел к столу, поднял крышку ларца.
— Нет… нет! — Ее взгляд скользнул по инструментам, вернулся к Глокте. — Вы победили. Вы победили. Я должна была быть преисполнена благодарности за первый раз. Прошу вас, пожалуйста… — Она подалась вперед, заглянула ему в глаза, произнесла низким, прерывающимся голосом: — Умоляю вас… я готова на все… может быть, я могу как-то загладить свою глупость…
«Необычное сочетание напускного желания и глубокого отвращения. Фальшивое вожделение и настоящее омерзение. И все это обволакивает жуткий, засасывающий страх. Удивительно, а с чего я решил проявить милосердие в прошлый раз?»
Глокта фыркнул.
— Это было бы болезненно и крайне неловко.
Попытка соблазнения мгновенно закончилась.
«А вот страх никуда не делся».
Теперь к нему примешивалось отчаяние.
— Да, я просчиталась… Я хотела помочь… прошу вас… я не представляю для вас ни малейшей угрозы… я никогда не желала вам зла, вы же знаете!
Он медленно потянулся к ларцу. Ее полные ужаса глаза следили за движением руки, затянутой в белую перчатку.