Последний единорог

— Герои, — печально ответил Принц Лир, — герои знают порядок, знают, когда должен наступить счастливый конец, знают, что лучше, а что хуже. А плотники умеют различать древесину и знают, как обтесать доску. — Протянув руки, он сделал шаг к Леди Амальтее. Она не повернулась к нему и не отодвинулась, только еще выше подняла голову, и Принц отвел глаза.

— Вы научили меня этому, — сказал он. — Я никогда не мог взглянуть на вас, не почувствовав или всей сладости и согласия мира, или всей глубины его греховности. Я стал героем, чтобы служить вам и всему, что похоже на вас. И еще — чтобы заговорить с вами.

Но Леди Амальтея не произнесла ни слова. По пещере разливалось бледное песочное сияние. Теперь они отчетливо видели друг друга — бледные и странные от страха фигуры. Даже красота Леди Амальтеи поблекла в этом нудном холодном свете. Она казалась самой смертной изо всех четверых.

— Бык близок, — сказал Принц Лир. Он повернулся и широкими смелыми шагами, шагами героя направился вниз по коридору. Леди Амальтея шла за ним легкой и гордой походкой, которой принцессы лишь пытаются подражать. Молли Отрава жалась к волшебнику, прикасаясь к его руке, как раньше, когда ей было одиноко, к единорогу. С высоты своего роста он удовлетворенно улыбнулся ей. Молли сказала:

— Пусть она останется такой, как есть. Ну, пусть.

— Скажи это Лиру, — приветливо ответил он. — Разве это я сказал, что порядок превыше всего? Разве я сказал, что она должна выйти на бой с Красным Быком, потому что так и правильнее и достойнее? Спасение героев и счастливый конец — это не мое дело. Это дело Лира.

— Но это же ты заставил его поступить именно так, — ответила она. — Ведь ты знаешь, что он хочет только одного: чтобы она бросила все и осталась с ним. И он не смог бы преодолеть себя, но ты напомнил ему, что он герой, и ему пришлось поступить, как следует герою. Он любит ее, и ты его одурачил.

— Нет, что ты, — возразил Шмендрик. — Тихо, не то он услышит.

У Молли от близости Быка кружилась голова и таял разум; запах Быка и бледный свет слились в вязкое море, и она колыхалась в нем, вечная и лишенная надежды, как единороги. Дорога спускалась вниз, к источнику сияния, далеко впереди как две свечи догорали жизни Принца Лира и Леди Амальтеи. Молли Отрава фыркнула:

— Я понимаю, почему ты сделал это. Ты не станешь смертным, если не вернешь ей прежний облик. Не так ли? И тебе все равно, что случится с нею, со всеми — ведь ты-то, наконец, станешь истинным магом. Не так ли? Ну, ты никогда не станешь настоящим волшебником, даже если превратишь Быка в жаркое — ведь тебе и это трудно. Ты не думаешь ни о чем, кроме магии, ну каким же ты можешь быть волшебником? Шмендрик, мне что-то нехорошо. Я хочу сесть.

Должно быть, Шмендрик какое-то время нес ее, она не чувствовала ни земли, ни ног, и взгляд его зеленых глаз звоном отдавался у нее в голове.

— Это правда. Кроме магии мне ничего не нужно. Если бы это помогло мне, я бы сам загонял единорогов для Хаггарда. Это верно. У меня нет ни симпатий, ни привязанностей, — голос его звучал твердо и устало.

— В самом деле? — сонно покачиваясь в поглотившем ее ужасе, сквозь наплывающее сияние спросила она. — Это ужасно. — Она была потрясена. — Неужели ты действительно такой?

— Нет, — ответил он тогда или чуть позже. — Ну разве могу я быть таким, пережив все это? — Потом добавил: — Молли, теперь тебе придется идти. Он рядом. Он здесь.

Сперва Молли увидела рога. Их свет заставил ее прикрыть лицо руками, но бледные острия рогов пронзили и ладони, и ресницы, и мозг. Перед рогами стояли Принц Лир и Леди Амальтея, и пламя плясало по стенам пещеры, взвиваясь кверху, в бесконечную тьму. Принц Лир обнажил меч, тут же вспыхнувший в его руке. Меч переломился, словно сосулька. Красный Бык топнул ногой, и все упали. Шмендрик думал, что Бык будет ждать в логове или на просторе, где можно биться. Но он вышел им навстречу и стоял теперь впереди, не только закрывая проход между пылающих стен, но и, казалось, продолжаясь в самих скалах и за ними. И все же это был не призрак, а сам Красный Бык, сопящий, дымящийся, потрясающий слепой головой. Тяжкое дыхание терялось в ужасающем скрежете зубов.

Вот оно. Вот оно. Пришло время, или я сотворю великое добро, или все погибнет. Настал конец. Волшебник, не глядя на Быка, поднялся на ноги, прислушиваясь лишь к глубине собственного я, словно к морской раковине. Но сила молчала в нем; он слышал лишь тонкое завывание пустоты, какое, наверно, каждодневно, засыпая и просыпаясь, слышал старый Король Хаггард. Она не придет ко мне. Никос ошибался. Я таков, каким кажусь.