Последний этаж

Бояринов аккуратно завернул книги в новенькую, еще пахнущую краской театральную афишу и передал сверток курьерше.

— Спасибочки вам… До свидания… — Поклонившись, курьерша вышла из кабинета. В ее виноватой благодарной улыбке Бояринов прочитал душевную радость, которую человек испытывает, когда он сделал больше и лучше, чем ему надлежало сделать.

Выходя из кабинета, Бояринов в дверях чуть ли не лицом к лицу столкнулся с Лисогоровой.

— Леонид Максимович, голубчик, выручай!.. Меня буквально осаждают… Звонят домой, звонят в театр, подсылают гонцов… И все, как сбесились, все хотят иметь альманах!

Бояринов смотрел на Лисогорову и устало улыбался.

— Ну, что ты молчишь?!. Мне нужно хотя бы пять-шесть экземпляров! Звонили из Вахтангова, из Ермоловского, из цыганского… А сегодня утром домой звонили из Звездного городка. Космонавты просят хотя бы два-три экземпляра на весь городок… Ты понимаешь — космонавты!.. Разве можно им отказать?!. Ленечка, помоги!.. Космонавтам я обещала…

— Дорогая Татьяна Сергеевна!.. Если бы у меня сейчас просил всего-навсего один экземпляр сам премьер-министр или даже… — Слово «даже» Бояринов произнес с таким значением и с такой растяжкой, к которым актеры прибегают в спектаклях, когда хотят особо подчеркнуть смысл того, что последует за этим акцентом, — даже наш главный бухгалтер, то и в этом случае я опустил бы руки. Не могу!.. — Ребром ладони Бояринов провел по горлу. — Хоть зарежьте!

— А что же делать? — Руки Татьяны Сергеевны опустились расслабленно, как плети. — Где же взять?.. Ведь просят не кто-нибудь, а космонавты! — Татьяна Сергеевна как-то неожиданно резко встрепенулась и грудью пошла на Бояринова, а тот продолжал рассеянно смотреть в глубину затемненного коридора и, отступая, словно разговаривал сам с собой:

— Выход есть… Я его вижу!..

— Ну что?.. Говори! Что нужно сделать?

— Нужно просить высокое начальство дать еще один тираж. И причем — не какие-то жалкие пять-десять тысяч экземпляров, а сто тысяч!.. Да что там сто — триста тысяч!.. И расхватают!.. Даже не утолим голод книголюбов. Их сейчас от Бреста до Владивостока — миллионы. Причем, они удивительно сплочены. Информация у них идет по электрической цепочке. А сколько театралов в одной только России?!.

Лисогорова горестно вздохнула и нараспев, на мотив оперетты, пропела, придав своему лицу выражение нарочитой театральности:

— Слова, слова, слова!.. — Подняв на Бояринова взгляд, в котором тот прочитал мольбу, она продолжала: — Ленечка!.. Если бы я знала, что на меня после моей статьи в альманахе обрушится такой водопад внимания и повышенного интереса к моей заурядной персоне — я ни за что бы не стала ворошить свою память и писать об этой злополучной косе. Даже в улыбках встречных, кто раньше сроду обходился кивком головы или невнятно бурчал под нос «Здрась…», теперь я читаю какое-то особое умиление, вроде бы жалеют меня или глубоко сочувствуют. А мне это ужасно не нравится. С детства не люблю, когда меня, как сироту казанскую, жалеют. Ты этому веришь? Ну что ты улыбаешься, как подсолнушек в ясный день? Я спрашиваю — ты этому веришь?

— Верю! — твердо ответил Бояринов. — Ваша злополучная, как вы выразились, коса мне снится по ночам. Снится с того самого дня, когда я впервые прочитал рукопись вашего очерка.

— Даже снится? — Татьяна Сергеевна кокетливо дернула плечами. — С чего бы это, Ленечка?

— Когда-нибудь вы об этом узнаете, дорогая Татьяна Сергеевна. А сейчас — предлагаю: давайте вдвоем сочиним письмо на имя Председателя Госкомиздата, чтобы пока еще не уничтожены матрицы альманаха, дали еще хотя бы один массовый тираж. А впрочем — будем просить сразу двести тысяч. Покойный Градобоев, по рождению орловский крестьянин, любил говорить: «Когда идешь к высокому начальству, чтобы выпросить маленького теленочка — проси большого верблюда». Есть логика?

— Нет уж, голубчик, этого маленького теленочка проси ты. Ты — председатель месткома, ты редактор и составитель альманаха… А я всего-навсего фигурирую в нем как автор, как заблудшая овечка, которая, кроме чувства сострадания, не вызывает у читателя никаких других чувств. Мне об этом просить даже неприлично.

Глядя вслед Лисогоровой, которая, помахав ему рукой, попрощалась с ним, Бояринов подумал: «Она права. Ей просить об этом — не с руки. Вот тут-то, очевидно, должен сработать Семен Григорьевич. Чистые бланки министра лежат в его столе. Текст придумаю я».

…Вырулив машину на широкий проспект, Бояринов думал и о тексте письма Министру культуры, адресованного Председателю Госкомиздата (этот текст в его голове уже вчерне сложился), и о косее Лисогоровой, путь к которой сейчас лежал через пансионат для престарелых, и о Магде, с которой он не виделся всего лишь три дня, а казалось, что последняя их встреча была уже давно…

Повинуясь последнему чувству, Бояринов поехал не на улицу Куйбышева, где находилось Министерство культуры, и не в пансионат к престарелой актрисе Волжанской. Он поехал к Магде. Сегодня она ждет его к обеду.

Глава девятая