Последний еврей Багдада

Египтянин внимательно присмотрелся к Сорбону. Они действительно одного роста. Как он только раньше не обращал на это внимание.

Управляющий Эгиби подождал, пока ночной посетитель пройдет к алтарю, и лишь затем направился к двери. Задвинул засов.

— Вы теперь знаменитость, — без всякого впрочем заискивания произнес он.

— Что есть, то есть. Награду только положенную казна пока не выплатила. Говорят, война и все такое. Придется подождать… А ты где?

Соброн обернулся к двери, но никого возле нее не увидел. Должно быть, его собеседник юркнул за колонны.

— Фансани! Брось дурью маяться. Говори, зачем позвал, а то время позднее, а мне еще на парад надо успеть. Пусть народ полюбуется на своего защитника, не все же этим ряженым павлинам перед толпой вышагивать. К тому же сам ведь знаешь, что прошлой ночью я не спал. Устал страшно, не до игр. Эй, куда ты там подевался?!

Снизу, сразу с нескольких сторон повалили клубы дыма. На этот раз они не стелились по полу, а поднимались вертикально вверх.

— Это еще что за представление такое!?

Пахнущий разогретой смолой молочный туман быстро заполнял помещение. Сорбон направился к выходу. У самой двери пробираться пришлось уже на ощупь. Подергал засов: тот не поддался, видимо, был заблокирован каким-то хитрым механизмом. Начальник стражи наклонился и попытался получше разглядеть замок. В этот самый момент ему нанесли сильнейший удар по затылку.

Очнулся служитель закона в полной темноте. Пошарил справа и слева руками — по бокам шли тщательно отполированные деревянные доски, сверху — тоже самое. Прямо над его лицом открылось окошко. Он лежал внутри саркофага.

— Что за шутки раб!? Где твой хозяин?

— Мы здесь одни. Звал тебя не Эгиби. Звал тебя я.

— Немедленно выпусти меня! Я требую!

— Ты не в том положении, чтобы чего-то требовать. Молчи и слушай. Когда мне нужно будет, чтобы ты заговорил, я скажу. Тебе надо стать египтянином. Переродиться.

— Что за бред ты несешь. Сейчас же открой этой ящик!

— Если ты еще раз меня перебьешь, я выколю тебе глаз, а может быть, сразу оба. Для перерождения глаза не нужны.

Фансани поднес к окошку острый и тонкий клинок.

— Молчишь? Ну, вот и замечательно. Ты искал секту египтян, которая убивает полукровок. Считай, что ты ее нашел. Эту секту возглавляю я, и этот новый храм — ее центр. Ты наверняка слышал, что мы боремся за чистоту рядов всех выходцев из Мисра[96]. Это правда. Мы не можем допустить, чтобы наша малочисленная община, и так находящаяся вдалеке от родины, смешивалась с местным населением. Тебе предстоит пополнить наши ряды. Ты вавилонянин, но это не страшно. В исключительных случаях, я читал об этом в древних папирусах в библиотеке Эгиби, возможно и такое, а мой случай мало что исключительный, он — уникальный. Согласись, что главный жрец нового храма, руководитель могущественной секты, борющийся за сохранение нации, не может сам быть полукровкой. Понимаешь, к чему я клоню? Можешь отвечать.

— Понятия не имею, о чем ты, — уже без всякого вызова произнес Сорбон, видимо поняв, что имеет дело с сумасшедшим, а с ним лучше не спорить, — освободи меня, и забудем обо всем, что здесь…

— Довольно! Я все знаю. Ты убил того человека, которого все считали моим отцом. Ты сожительствовал с моей матерью, и в результате этого, не зарегистрированного брака, родился я. Не пытайся изображать удивление на своей мерзкой роже. Старик-мельник мне все рассказал. И то, как ты появился на ферме, и то, как спешно уехал оттуда. Ты душегуб. Но это ведь не новость. А новость в том, что я — твой сын, то есть наполовину вавилонянин. И теперь, чтобы исправить это возмутительное, вводящее меня в дикое отчаяние недоразумение, мы проведем обряд твоего обращения в египтянина. Не скрою, он будет болезненным, и мне понадобится твое согласие, папаша. Можешь говорить.

— Ты ошибаешься, я никогда не спал с твоей матерью.

— Ты убил Фенуку!

— Да, это так. Но я не твой отец. Я всего лишь исполнил приказ. Привел, так сказать, приговор в исполнение.

От ужасного подозрения глаза Фансани стали такими круглыми, что могли бы поспорить своей формой с жетонами в храме Иштар.

— Чей приказ?

— Ну, подумай сам, — в голосе начальника городской стражи зазвучали умоляющие нотки, — кто мог распорядиться об убийстве раба влиятельнейшего человека в городе? Кто мог сделать так, что погибли почти все без исключения возможные свидетели произошедшего. Да, я выпросил пощады для Лакуны. Мельник заботился обо мне, и мне была небезразлична его судьба.

— Ты хочешь сказать…

Фансани отшатнулся от саркофага.

— Вот видишь, я не виновен. Отпусти меня.

Крышка захлопнулась. Несколько минут прошли в полной тишине. Помня об угрозе Фансани выколоть глаза, Сорбон молчал. Затем саркофаг, еле слышно стуча колесами, заскользил по каменным плитам. Начальник стражи начал колотить по дереву, затем закричал, но египтянин был непоколебим. Обреченный на ужасную смерть почувствовал, как гроб наклонился, заскользил вниз, затем вновь принял горизонтальное положение. Последнее, что он услышал в своей жизни, был скрежет петель массивной двери…