Последний европеец

Мишель Фуко (один из 80 французских интеллектуалов, подписавших открытое письмо о пересмотре некоторых текстов уголовного кодекса, регулирующих отношения между взрослыми и несовершеннолетними в пользу беспрепятственного удовлетворения первыми своих желаний) в книге «Слова и вещи» поднял вопрос о невозможности появления человека вне рамок опыта предшествующих поколений. Он оказывается вписанным в него уже по факту своего рождения. Правда, Фуко отметил, что именно благодаря тем, кто появляется, этот опыт и оживляется. То есть получается некоторая созависимость между тем, что было, и тем, что будет: первые обретают новое рождение за счёт жизни тех, кто появляется, вторые – возможность выжить и жить, благодаря накопленному опыту поколений. Вместе с тем, кажется, будто сегодня в Европе происходит рассогласование этой взаимозависимости по причине каких-то хаотичных и эгоистичных действий европейца в настоящем. То он отчаянно цепляется за жизнь и отказывается думать о мире, в котором предстоит жить потомкам, то начинает переписывать историю и забывать заслуги своих предков. В целом, создаётся впечатление, что он хочет нарушить естественный порядок вещей, и многие его действия, направленные на утверждение новой нормальности, это подтверждают. В качестве объяснения высказывается мысль об отсутствии действительной естественности, якобы она – всего лишь бездумное движение человечества по траектории накопленного опыта, тогда как, изменив её, можно выбраться к иному порядку вещей, в котором не исключено прижизненное бессмертие. При этом за основу маяка в движении к новой нормальности предлагается рассматривать желание, которое призывают освободить из плена морали и дать ему полную волю. Именно так появляются инициативы по узакониванию секса с детьми, по различным преобразованиям тела, по экспериментам с полом и сексуальным влечением. Европа и Америка сегодня наиболее ярко демонстрируют результат такого освобождения. Но можно ли сказать, что в этом действительно присутствует естественность?

Вообще, в отношении человека, ввиду его загадочной природы, этот вопрос достаточно сложен. Крепко связанный с социумом он определён им настолько, что практически неуловим в своём естественном состоянии. И эта неуловимость зачастую играет против него, так как способствует утверждению равенства между деградацией и человеком в первозданном виде. Ведь очевидно, что без приобретённых в обществе навыков гигиены, общения, культуры поведения он являет собой жалкое зрелище. При этом, кажется, о вопросе естественного как-то мало задумываются: что оно такое? Например, в средней полосе России естественно наблюдать конкретную смену четырёх времён года: холодная зима, переходящая от холодного к тёплому весна, тёплое лето, переходящая от тёплого к холодному осень. Когда же случаются какие-то сбои, как например, снег в июне, то говорят о нарушении естественного порядка вещей. Следовательно, естественность – это некоторый устойчивый, привычный образ явлений. Причём это касается как живой, так и неживой природы. Ну, а что же с человеком? Каков его устойчивый образ? А вот здесь всё неоднозначно. Безусловно, есть некоторый внешний облик, глядя на который мы можем сказать, что перед нами человек. При этом удивительно, что мы его спокойно различаем как в человеке, приобщённом к социуму, так и в далёком от него. Даже если перед нами полнейший дикарь, никто не скажет, что его образ противоестественен человеку. То есть приобщение к социуму не сказывается на естественности внешнего облика: привычный образ остаётся незыблемым. Тогда где и в каких условиях мы начинаем ощущать, что с ним что-то не так, что он теряет свою устойчивость? А ведь это действительно происходит, и в такие моменты мы, как правило, говорим: «Он утратил свой человеческий облик». Например, когда человек совершает не оправдываемые ничем акты жестокости и насилия. В этих случаях его сравнивают со зверем или с безумцем. Последний, кстати, также служит примером противоестественного облика человека. То же мы говорим и, когда видим опустившихся по социальной лестнице людей: пьяниц, наркоманов, бомжей. Но что же объединяет все эти столь разные категории? Мне кажется, ответ очевиден – потеря контроля над своими желаниями, из чего вытекает, что стержнем естественного образа человека является способность к самоограничению.

Письмо четвёртое