Последний европеец

У Даниила Хармса в произведении «Реабилитация» представлен герой, которому совершенно чуждо чувство реальности. Так, с нечеловеческой жестокостью убив несколько человек и одно животное, он спокойно объясняет мотивы своих преступлений, уверенный в абсолютной их обоснованности и собственной невиновности. При этом у него нет и тени ужаса от только что сотворимых им зверств. Как будто он полностью лишён чувствительности к происходящему вокруг и не понимает, что производимые им действия носят необратимый характер. Герой не принимает никакой ответственности за реальность, что, однако, не мешает ему действовать. Наоборот, его действиям присуща уверенность, которой редко похвастаются те, кто очень остро чувствует реальность и пребывает в долгих размышлениях прежде, чем совершить какой бы то ни было поступок в отношении других. На такое разнополярное восприятие жизни огромное влияние оказывают идеалы (или их отсутствие, как в случае с героем Хармса). Так, крайняя чувствительность идеалистов к реальности связана с чувством стыда, которое рождается от осознания ими собственного несовершенства в реальном мире на фоне идеала, это же является и причиной крайней скованности и нерешительности в поступках. Те же, кого идеалы не обременяют, всегда действуют напористо, останавливаемые только решительным контрдействием. То есть лишь внешнее подавление способно остановить их от череды аморальных или жестоких поступков, потому что у них нет внутреннего ограничителя. В контексте вывода о самоограничении как о сущностном стержне естественного образа человека, это значит, что только идеалисты имеют к нему отношение. Людей же, которые лишены идеалов, нужно сдерживать, подобно животным, чтобы они вели себя по-человечески. Примечательно, что в современном мире борьба со стыдом стала одной из главных забот человека. Ведь именно он зачастую останавливает на пути к реализации своих желаний. И, наверное, эту борьбу каждому человеку действительно необходимо однажды провести, чтобы не остаться на всю жизнь ослеплённым светом идеалов, а научиться действовать и воплощать их в жизнь. Вот только прежде нужно быть способным их видеть…

Письмо шестое (последнее)

О, женщины! Я никогда вас не пойму, вы для меня слишком сильны… Особенно, когда обладаете превосходным интеллектом, который вам нравится использовать, чтобы проверять мужчин по своему желанию и дёргать их за вечную слабость. Должен сказать, ты самым чудесным образом воспользовалась «моей слабостью», в которой я имел неосторожность недавно тебе признаться.

Подведём итог: ты задаёшь мне этот вопрос о Мулен Руж и твоей «лукавой улыбке», на который я отвечаю со всей искренностью, вложив в него ещё раз своё сердце. Мой ответ, кажется, трогает тебя, но при этом, как будто чего-то не дополучив, ты возвращаешься ко мне, посылая ту провокационную фотографию и невинно спрашивая, что бы случилось, если бы я увидел тебя в этом наряде? Не обладая гибкостью в подобных вещах, я признался, что из меня плохой рисовальщик на такие сюжеты. Однако ты повторила свою просьбу, после чего поспешила завершить разговор. Я тогда подумал, что ты разочарована или устала от моих ответов. Не имея возможности быть мужчиной физически рядом с тобой, я почувствовал, что должен как-то иначе проявить свою мужественность. Но теперь я понимаю, что это было совершенно идиотским решением. Однако тот факт, что я не могу читать твои мысли, заставил меня попробовать что-то, чего нет в моём характере. Хотя, знаешь, теперь у меня сложилось впечатление, что, если бы я остался ханжой в своих ответах, ты бы пошла всё дальше и дальше в провокациях, с совершенным знанием тех сильных чувств, которые я к тебе испытываю. Крещендо, возможно, до той поры, пока я не сошёл бы с рельс в гораздо более отвратительном виде, чем написание этого глупого сонета.

Но, на самом деле, моя первая ошибка не в этой анекдотической фантазии, а в том, что я слишком быстро признался тебе в своих чувствах в тот последний вечер. Правда, я уже делал несколько более тонкие признания, когда не так давно ты попросила меня описать «женщину моей мечты». Мне нужно было тогда на этом остановиться. Ведь, как только тебе стала ясна картина всех моих чувств, баланс сил стал слишком неравным: ты знала о моих чувствах всё, я о твоих – ничего. Вот почему и последовала серия экспериментов с твоей стороны: ты, безусловно, хотела проверить искренность моего признания. Конечно, я мог бы тогда возмутиться и сказать, что ты расставила сети для друга, каковым я всё это время для тебя был. Но это было бы совершенно наивным, потому что ты нацелилась на влюблённого по уши мужчину, а не на своего друга. Да и понял я твои скрытые намерения уже слишком поздно. Слишком слепой и слишком мужчина!