Последний фронтир. Черный Лес

Но не за себя в этот момент бился Бойд – он летел на помощь заоравшему Чену, которому в руку вцепилась огромная жучина… Белинду при взгляде на нее чуть не вырвало на валяющиеся под ногами ошметки и перья.

– Гейл, не зевай!

Окрик начальника, видевшего даже затылком, вывел ее из транса, и Белинда развернулась как раз вовремя для того, чтобы не потерять в пасти очередной жирной змеи правую руку. А после, озверевшая, она рубилась так, что и ей самой казалось, будто на поляне зарядил черный плотный ливень из чужих кишок.

– Все целы?

Бойд оглядывал своих людей деловито, как мамаша публичного дома любимых проституток.

Укушенный Чен уже стоял с перемотанной рукой, а Лин никак не могла оторвать взгляда от тех, кто теперь валялся на земле.

– Кто это? …Что это? – шептала оглушенная.

– Твои новые соседи, дура, – отозвался Уоррен. – Хотела сюда? Пришла? Радуйся.

Радуйся? Да ей кошмары по ночам сниться будут. Как они… эти люди… вообще тут живут?

– Хотела войны? – не унимался коммандос. – Вот твоя война. Нравится?

Лин наткнулась взглядом на отрубленные кости шеи и торчащие ниже окровавленные позвонки, и ее все-таки вывернуло наизнанку – поверх перьев и черной крови добавилась зловонная желчная лужа.

– Баба, – процедил начальник, после чего деловито обежал фигуру Белинды глазами. – Ничего, зато почти целая. Царапаная только. Идем.

(Deuce – World on Fire)

В лагере все выглядело перевернутым вверх дном. Всюду упаковки поврежденной крупы – трупы, как черный и неровный ковер перед новобрачными, были сплошь усеяны рисом.

– Твари, – наступал прямо по поверженным врагам подошвами шатающийся и заросший щетиной человек, – все наши запасы распотрошили. Бойд, они же вроде как не должны были утром? Или как, или чего? О, баба… Эх, потонет наш корабль, точно потонет.

И в Белинду полетела подкопченная алюминиевая фляжка. Та поймала ее на лету:

– Хлебни. Баба, – посоветовал ей пьянчуга. – Полегчает. С почином тебя, что ли?

И он принялся выгребать из углей чью-то обгоревшую одежду.

– Чен, твоя кофта?

– Была, – процедил узкоглазый.

– Ну, не уследили. Маловато нас тут осталось. Зато я мазь видел… шагов пять назад… Вот.

Забулдыга нагнулся и в Чена полетел скрюченный тюбик.

Несколько палаток, три бревна, устланная брезентом и заваленная провиантом (преимущественно банками тушенки и коробками с крупой) яма – вот и весь лагерь. Ни домов, ни склада с оружием, ни забора – ничего…

– Это… лагерь?

– А ты чего хотела? – имени пьянчуги она не знала, но тот оказался самым разговорчивым. – Ковров не имеем, не обессудьте. Зато есть, что пожрать и где поспать.

Бойд тем временем хмуро разглядывал радар, а после гаркнул:

– Тихо всем!

И человеческие фигуры замерли: Лин на месте, где стояла, Чен с размотанным бинтом, пьянчуга у сосны с расстегнутой ширинкой, а здоровяк с обнаженным торсом и в каске медленно сел на бревно у костра.

– Тихо, я сказал!

Уоррен прислушивался долго. Затем прищурился:

– Ведь не звонит?

– Нет, не звонит.

– Тихо.

Значит, остальные лагеря нашествие миновало – поняла Лин. Задело только их, иначе другие колокола до сих пор звонили бы.

«Ну, и древняя же здесь система оповещения».

– А сигнальных ракет нет?

– А ты их тут увидишь?

Бойд бросил на нее полный презрения взгляд и вновь ушел в радар.

Белинда посмотрела наверх: а ведь он прав – крыша из крон, ничего не видать.

«Глупо спросила».

И приготовилась хоть в первый раз быть полезной – поддела ногой отрубленную руку с тремя пальцами, в очередной раз сдержала рвотный позыв и спросила Чена:

– Этих хоронить? Куда?

– Не надо их хоронить, – ответил за него алкаш. – Сами растворятся через минут тридцать. Уйдут в землю, увидишь – они всегда так…

– Так они… ненастоящие?

– А раны у тебя настоящие? Бл%ь, баба нам не к добру.

Он покачал обросшей сальными редкими волосами головой.

Лин мысленно огрызнулась.

И впервые подал голос сидящий на бревне мужик – расстроенно изрек, глядя на почерневшую секиру:

– Я ж ее только очистил?! Сраный ебубентос, ну что за жизнь такая?

* * *

(Lansdowne – Savage)

– Оружие никогда не убирай, носи с собой. Не снимай ножны, даже когда спишь, – чтобы всегда под рукой, – учил Фрэнки новенькую вечером. – Незадолго до нападения всегда трещат сучья, и раздается неприятный такой звук, мерзотный – он нам вместо будильника.

Гейл медленно жевала невкусный ужин, и на лице ее застыло отвращение.

К чему – к этому месту, к ним, к каше?

Олаф заметил его тоже и вступил в беседу:

– Каша невкусная? Ну, ты ж баба – свари вкусную. Варить умеешь? А то нам присылают пакетики с травой какой-то или порошками, но мы в них ни бум-бум. Да и времени особо нету. Сваришь, разберешься?

Бородач снова тщательно и с любовью чистил секиру. Бойд, привалившись спиной к толстому стволу, наблюдал за отрядом сквозь полуприкрытые веки – особенно за новенькой.

Гейл по поводу своих кулинарных навыков не ответила. Кажется, ее вообще здесь не было – только тело.

И Уоррена это скребло.