— Я так и знала, что уж третью пятницу ты не пропустишь! — заявила Валентина.
Вилья лежала, свернувшись клубком между двух пней, и не повернула к нему головы. Она так и не оделась. Держит данное ему слово.
— Но отсюда я не выйду.
— Даже к пруду? — спросил граф тихо.
— Я не люблю мокрые поцелуи.
— Я не собираюсь с тобой целоваться. Я собираюсь с тобой танцевать!
— Танцевать?
Она вскочила с пола и отбросила ногу в позу ласточки.
— Танцевать я тоже могу здесь. И ты мне для этого не нужен. Ты мне вообще ни для чего не нужен!
И она звонко рассмеялась, но тут же, метнув взгляд в сторону кроватки, зажала ладонью рот.
— Не нужен, — повторила Валентина уже шепотом.
— Но у меня есть кое-что, что тебе очень нужно, — ответил Александр так же тихо, как и она.
Валентина сощурилась, но ничего не сказала.
— Ну? — поторопил ее с ответом граф.
— Что это?
— Пойдем со мной и узнаешь, — усмехнулся он грустно.
Валентина несогласно передернула плечами и погрозила вампиру пальцем:
— Ты пытаешься обманом выманить меня из комнаты. Не выйдет!
— Я всего-навсего хотел тебя одеть.
— Я не хочу одеваться, — заявила она и уселась на пень.
— Даже в свою рубаху?
Валентина вскочила раньше, чем граф закончил произносить слово «рубаха».
— Рубаху? — она схватила вампира за руку и потянула к двери. — Ты сказал, рубаху? Ты не мог сказать «рубаху»…
— Я сказал…
Граф распахнул дверь, и Валентина первой выскочила в коридор, и теперь граф бежал за ней.
— Ты знаешь, куда идти? — крикнул он на середине лестницы, и вилья остановилась, как вкопанная.
— Ты сказал — пруд, — повернулась она к нему совсем растерянная.
— Пруд, — кивнул граф и поспешил за женой вниз.
Валентина бежала по дорожке сада, едва касаясь пальцами ног светлого песка. Поднимаемый ею ветер свистел, подобно дудочке пастуха, и граф уже не мог дальше сдерживать счастливой улыбки. Он любовался светящимся в темноте телом, которое медленно парило в теплом ночном воздухе. Вдруг Валентина замерла и, обернувшись, раскинула руки, но граф не решился принять ее объятия. Он смотрел в глаза и видел их завораживающий блеск. Валентина стояла перед ним прежняя, полная живых сил и покорная своей мертвой природе. Что это было?
— Ты меня боишься? — спросила она его, как когда-то давно он спрашивал ее, живую девушку.
Он ничего не ответил — она прекрасно читала ответ в его глазах, как он когда-то в ее: боится. Еще как боится… Потерять! Но старый ростовщик прав. Он прав!
Валентина рассмеялась, отвернулась и побежала прочь, но не к пруду, а мимо, на кладбище. И граф ринулся следом. Как, как она догадалась?!
— Что же ты молчишь? Что же ты не требуешь у меня слезть с ее надгробия?
Граф вздрогнул: вилья действительно пугала его.
— Брины здесь больше нет, так что ты не потревожишь ее дух. Стой сколько хочешь!
Валентина опустилась на камень и свесилась вниз, закрыв волосами выбитые буквы имени прежней жены графа.
— Ты можешь делать, что тебе заблагорассудится, — проговорил граф, чувствуя удушье, которого не мог чувствовать.
— Только не проси назад свои крылья, — произнесла вилья почти что его голосом и расхохоталась. — Где моя рубаха? В ее могиле? Я угадала?
Александр молчал.
— Можешь не говорить, что ты обманул меня. Я знаю, что ты лжец. И я вышла с тобой, потому что устала сидеть взаперти. Брина выдержала три дня, а я — три недели. Я сильнее ее, верно?
Граф кивнул, все еще не в силах произнести слова, которым сопротивлялось все его мертвое мужское естество.
— Мне не нравится быть на кладбище! — Валентина соскочила с надгробия. — Я живая, живая, живая… Пошли, — она свесила голову на бок и расхохоталась, а потом вдруг сказала серьезно: — Плавать на озеро. Пошли!
Она потянула его безмолвного за собой. Он пошел, но у полуразрушенной стены она остановилась.
— Один танец… Александр! Всего один.
Она обернулась, и он склонился к ней с поцелуем, но она схватила его за лацканы пиджака, чтобы удержать вдали от своих губ.
— Я хочу танцевать в своей рубахе. Один лишь танец. Позволь мне станцевать один лишь танец. Я обещаю…
Глаза вильи были распахнуты, но серые озера не пенились от ненастья, а были тихи и прозрачны, но его молила не прежняя Валентина, а его жена — вилья, для которой не было ничего важнее свободы. Свободы от него.
— Не давай мне обещаний. Ты не умеешь их сдерживать. Ты никогда не возвращаешься. И я больше не отпущу тебя.
Да, вся решимость вернуть ей рубаху покинула его мертвое тело. Она уже раз забрала ключи. Он не был нужен ей живой и не стал нужен мертвой.
— Один танец… — она прижималась к нему нежно, как в редкие моменты любви, но он знал, что это всего лишь игра. — Неужели тебе жалко для меня одного танца? Ты будешь держать меня за руку. Все время, только дай мне взлететь…
— Тина, зачем? — голос его сорвался на хрип. — Зачем тебе поднебесье, когда наше счастье спит в колыбельке? Ну зачем?
Она рассмеялась:
— Я хочу! — и вновь лицо вильи приняло молящий вид. — Я просто хочу. Хочу… Я никогда ни о чем не просила…