Последний город

Я попытался приподняться с жесткого матраца, но руки оказались примотаны к кровати. Кое-как освободившись от пут, под которые кто-то приспособил обычные свернутые в жгуты тряпки, я наконец ощупал левую половину лица. Бинты, сплошные бинты. Ну хоть что-то…

Немного поколебавшись, я поднялся на ноги и сразу же покачнулся обратно. Вновь закружилась голова, рот наполнился слюной. Да еще и левым локтем за спинку зацепился. Вверх по руке метнулась пронзительная вспышка боли, колени подогнулись, и позади весьма кстати оказалась тихонько скрипнувшая под моим весом кровать. Да уж – свалиться на пол было бы куда досадней.

Отдышавшись, я вытер со лба пот и оттянул просторный рукав светлой рубахи. Даже с учетом намотанных на руку бинтов локоть казался распухшим, а кожа на плече и вовсе пошла мелкими язвочками. Это еще что за напасть?

В этот момент висевший под потолком светильник начал неспешно наливаться тусклым сиянием, и я прикрыл заслезившийся правый глаз ладонью. Щелкнул дверной замок, потянуло сквозняком. У меня продолжали течь слезы, но узнать вошедшего в комнату сутулого неординара удалось без всякого труда.

– Здравствуйте, доктор,– развалившись на кровати, немного расслабился я.– Что у меня с глазом?

– Голова не кружится? – вместо ответа поинтересовался выставивший принесенный с собой поднос на хирургический столик Петр Могила – посредственный стоматолог, снискавший куда большее признание на ниве пластической хирургии.

По роду своей никоим образом не афишируемой побочной деятельности ему частенько приходилось общаться со всяким сбродом, и неофициальная помощь бойцов Корпуса Надзора зачастую оказывалась единственной гарантией безопасности «доброго доктора», по мере возможности старавшегося сохранить независимость от воротил преступного мира. К тому же списанные, а то и просто нагло уворованные с «Плантации» препараты и медицинский инвентарь обходились Могиле куда дешевле имеющихся в свободной продаже аналогов.

– Есть такое дело,– сглотнул я слюну, чувствуя, что еще немного, и уже не смогу справляться с тошнотой.– И тазик бы какой-нибудь.

– Обойдемся.– Петр сунул мне упаковку леденцов.– Скоро пройдет.

– Благодарю.– Я тут же отправил одну из таблеток в рот и поморщился, когда доктор достаточно бесцеремонно повернул мою голову к свету и воткнул в шею иглу одноразового шприца.

Всего пришлось сделать еще три инъекции: в плечо, вену на левой руке и прямо через повязку в локоть. Я вновь перестал чувствовать левую половину тела, но, когда поднялся на ноги, голова больше не кружилась.

– Присаживайся,– распорядился, как обычно, сильно сутулившийся Могила, достал карманный светильник и долго-долго изучал мой правый глаз.

– С правым полный порядок,– наконец оттолкнул я его от себя.– С левым что?

– Ничего хорошего.– Доктор ухватил с подноса скальпель и принялся срезать бинты.

– Совсем ничего? – обмер я.

– Полюбуйся сам.– Могила передал мне небольшое зеркальце, по краю которого шла серебристая вязь алхимических символов.

– Твою мать! – не сдержавшись, выругался я. Глаза не было. Была воспаленная глазница, рубцы, ошметок верхнего века и все. Плюс свежий шрам на виске.– Ничего нельзя было сделать?

– С такими повреждениями – нет. И вживленный в висок передатчик тоже пришлось вырезать.

– Это…

– Нет,– тут же вскинул руки доктор.– Избавь меня от подробностей. И так со сном проблемы. К тому же потеря глаза – далеко не самое худшее, что с тобой приключилось.

– Шутите? – опешил я.– Что еще стряслось? За мной пришли?

– Нет, никто даже не интересовался,– мотнул головой Петр.– Лучше скажи, что с твоим локтем.

– Травма на производстве.– Тут уж я и сам сообразил, чем может быть чревата излишняя откровенность.

– Это порча,– добил меня доктор.– Глубокая и неоперабельная. По крайней мере я не возьмусь. И в Госпиталь, смею тебя уверить, тоже бесполезно обращаться. Могла бы помочь ампутация руки, но уже слишком поздно.

– Понятно.

Я поднялся на ноги и огляделся в поисках своих вещей. Порченый! Как правило, порча с одаренными приключается – ординары одержимыми становятся, но разве от этого легче? С таким диагнозом лучше сразу в петлю. Если раньше оставалась хоть какая-то надежда на отчима Алисы, то теперь к Георгу можно даже не соваться. Помощи точно не дождусь. Не при таком раскладе. А попытается помочь – только сам подставится. Прийти с повинной? Ну уж нет!

– Сколько у меня осталось времени?

– Организм пока сопротивляется,– пожал плечами Могила,– но отмирание тканей уже началось. До вечера протянешь, потом начнешь заживо гнить.

– Перспектива… – скрипнул я зубами и вытащил из кармана повешенной на спинку стула куртки деньги.– Сколько с меня?

– Перестань,– отмахнулся Могила.– Будем считать, что теперь мы в расчете…

– Как скажете.– То, что доктор не забыл про старые долги, было весьма кстати – расставаться с и без того невеликими деньгами не хотелось совершенно. Пригодятся еще.

– Судя по реакции, к работодателям тебе обращаться не с руки,– внимательно глянул на меня Могила.