Последний иерофант. Роман начала века о его конце

— С вашим черным юмором писать бы новеллы в духе Эдгара Поэ! Только не забывайте, что для полного исполнения приговора нужно было бы, чтобы у меня всякий день отрастала бы новая голова, как у Змея Горыныча, или, если вам угодно, Лернейской гидры.[120] Смотрите-ка, почти эпический сюжет получается!

— Да вы не волнуйтесь так, коллега, добытый вами сверхважной информации достаточно для оправдания преступлений любого Емельки Пугачева. Даже если вы останетесь «Кесаревым» (чего я вам искренне не желаю), я лично гарантирую вам, бесценный вы наш, полное оправдание за все «содеянное» и всяческую сатисфакцию за то, что вам пришлось перенести в последнее время! Я ведь уже ознакомился с перехваченными вами документами, а мои люди успели навести необходимые статистические справки. — Шведов бросил выразительный взгляд на заднее сиденье, где покоился мешок с масонскими папками, обнаруженными в точности с указаниями адвоката на чердаке дома на Гороховой. — И знаете, что выяснилось? Положение-то еще более ужасающее, чем вы мне обрисовали: «без вести» осевших в Российской Империи иностранных подданных оказалось куда больше, чем пересекших границу в обратном направлении, вскоре нас наверняка ждут новые находки чудовищных тайных могильников не только в столицах, но и в провинции. Что же касается списков реинкарнированных (слово-то какое — русский язык едва с ним справляется!) и прочих документов, которые я успел просмотреть, это, батенька, такая информационная бомба под святая святых нашего Богоспасаемого Отечества, что их возможно передать только самому Государю, предварительно, конечно, поставив в известность ротмистра Семенова, коль уж он назначен курировать всю операцию.

Шведов умолк с выражением озабоченности на лице: во избежание непредвиденных промедлений и проволочек он готов был хоть сейчас везти масонский архив в Зимний дворец или в Царское, но нарушить установленную свыше субординацию, даже из самых благих соображений, никак не смел.

— Тут ведь что, в сущности, получается, коллега, — продолжил он в раздумье, — если действовать в строгом соответствии с духом и буквой Закона (а мы с вами как правоведы иначе действовать не можем!), то весь цвет Российской Империи, всю политическую и культурную элиту, всех, казалось бы, достойных представителей общества, на которых в здоровой обстановке опирается государство, в нашем случае следует, простите… перевешать на фонарях! Ведь так выходит, согласитесь? Задачка-с!

— А что же вы прикажете делать?! Не беспокойтесь, — решительно кивнул адвокат, — фонарей в Империи на всех хватит. Ситуация чрезвычайная и меры в таком случае должны быть применены только исключительные! Да что я вам объясняю, Алексей Карлович, или не вы мне говорили, что секретный план предусматривает всё?

— Разумеется, я. Просто поражаюсь вашему хладнокровию… А! Кстати… — полковник Шведов откуда-то из-за полы шинели извлек «гуляевский» вессон. — Вот, извольте получить — ваш именной с уже початой упаковкой патронов! Настроению вашему вполне соответствует, да и насущная необходимость. — Шведов ухмыльнулся, прочитав надпись: «Адвокату от благодарного негоцианта» на серебряной пластинке.

— Покорнейше благодарю, Алексей Карлович! Я ведь о нем забыл — от радости, когда вы распорядились закрыть дело. Благодарю, что вы не забыли…

— Я на самом деле, дражайший Викентий Алексеич, помню и знаю больше, чем вы думаете. Письмо ваше о Панченке за подписью «правовед» я ведь получил, принял срочные меры: связался с французскими коллегами, отправил им не только исчерпывающую информацию об этом чудовище, но мой сыскной отдел выслал в Париж также специальную группу сотрудников для расследования его криминальных «фокусов»… А вы вот что лучше мне скажите: под каким, так сказать, юридическим соусом мы сможем арестовать «Думанского»? Он вообще чист перед Законами Империи! Вы же сами с жаром объясняли мне, что статья «за реинкарнацию» выглядела бы абсурдно. Вот задачка-то какая выходит на самом деле: чрезвычайные меры должны иметь веские основания. Конечно, у нас есть московские списки, составленные самими масонами… Да уж, что бы мы сейчас делали, не окажись вы в чужой шкуре! Вы сами, подумается, единственное воплощенное доказательство всех подобных эпизодов, имя коим легион…

«Как он точно определил всех их одним черным именем — легион! — поразился Викентий Алексеевич. — В каждом из тех несчастных — бес. От сущих ч…тей до мелких бесов. В моей плоти тоже вот… И только самому Господу или Архистратигу Михаилу под силу такой экзорцизм[121] — всех их изгнать. Как бы собственное-то тело очистить хоть от одного, зато какого матерого — магистра ложи…»

В глубине души Думанский опасался, что если оставшиеся списки будут искать дотошные полицейские, то непременно проверят обе бочки, а ему совсем не хотелось, чтобы они нашли шкатулку с фамильными драгоценностями Молли, было бы неприятно, чтобы личных вещей возлюбленной в очередной раз касались чужие руки, и уж совсем недопустимым казалось впутывать в это грязное дело ее чистое, святое для него имя.