Последний иерофант. Роман начала века о его конце

Шведов почувствовал вдруг, как душно под давящими подвальными сводами, и поторопился к двери:

— Ох, как здесь, однако, жарко… Простите, господин Думанский, все это так неожиданно, так чудовищно… Сейчас нелепо было бы извиняться за то, что вы перенесли из-за нашего головотяп… из-за нерасторопности нашего ведомства — нужно спешить! Вы пока приходите в себя, а я сейчас должен отдать все необходимые распоряжения в соответствии с вашим нынешним положением и вашими чрезвычайно тревожными сведениями. Держитесь, голубчик, у нас еще есть время!

Полковник снова перекрестился на одинокий образ, теперь уже широко, решительно, с земным поклоном — «Господи, сим знамением победиши!» — и вышел из камеры.

Через несколько минут адвокату предоставили новую одежду, вернули и конфискованные вещи, и деньги, после чего, принеся теперь уже официальные извинения и закрыв начатое было дело, объяснили, как следует вести себя в ожидании шефа.

— Господин Думанский, вам пока необходимо оставаться у нас — теперь уже в качестве соратника. Полковник Шведов велел передать лично, что в город вам сейчас категорически опасно выходить и необходимо дождаться его в одиночной камере для дальнейших совместных действий по известному делу. Всё, что вы пожелаете, вам будет доставлено, — сообщил правоведу поручик, еще недавно «с пристрастием» допрашивавший его. — Сожалею, что так произошло, — неизбежные издержки нашей службы-с. А пока, прошу вас, пройдите осмотр у врача — вас проведут. Честь имею! — напоследок откозырял офицер, когда нижний чин, бережно помогая Думанскому, выходил с ним в коридор.

Адвокат ответил сухо — кивком головы.

За окнами известного любому петербуржцу здания у Пантелеймоновского моста уже начинало темнеть, когда шеф сыскной полиции вернулся в Департамент, и, открыв дверь камеры, первым делом увидел Думанского, которого сморило на узкой казенной койке, поверх суконного солдатского одеяла. Он осторожно коснулся плеча спящего коллеги, но и этого было вполне достаточно для того, чтобы поднять Думанского, который давно уже не спал, а в состоянии тревожной полудремы ожидал прихода полковника с указаниями о дальнейших действиях.

Сказать, что Шведов был до крайности расстроен, значило бы не сказать ничего. Так, наверное, мог бы выглядеть человек, нечаянно заглянувший в бездну ада.

— Надеюсь, Викентий Алексеевич, вам удалось соснуть хотя бы пару часов. К сожалению, больше времени на отдых предоставить не могу. Необходимо немедленно вернуться к делам! — с ходу скороговоркой выпалил Шведов. — Ваши сведения оказались еще более серьезными, чем я представлял себе из разговора. Добытая вами документация носит столь угрожающий характер и действительно свидетельствует о политической катастрофе такого масштаба, что мы должны просить личной аудиенции у Государя Императора! Видите ли, я не могу предпринимать какие-либо действия самостоятельно, это слишком большая ответственность, да и не в моих полномочиях. Поэтому мне для начала необходима срочная встреча с ротмистром Семеновым. Вы хоть сами понимаете, что нашли? Настоящая бомба! Эх, если бы эти бумаги попали к нам хотя бы несколько лет назад, мы смогли бы задушить эту скверну в самом зародыше… Теперь-то мне все понятно! — заметил Алексей Карлович, натягивая лайковые перчатки и при этом аккуратно расправляя каждый пальчик. — Чудовищный взрыв, точнее разрыв пополам Семеновского моста, с кровавым месивом и убийством прокурора города — я предполагаю, тоже ваших рук дело, Викентий Алексеич?

— А что мне оставалось, коллега? Я ведь заранее узнал о странных сборищах в доме Мансуровых, и у меня не было времени для рефлексии. В первую очередь я ставил перед собой задачу любым способом выкрасть свое тело — выкрасть самозванца, этого оборотня, и вернуть мое тело.

— А вам не приходило в голову, что от такого взрыва погибнет масса людей, в конце концов, вы сами и ваше подлинное тело тоже?

— В таком положении трудно все точно взвесить. Я определенно знал, что мне нужно, но почти не представлял, как этого добиться, каков будет итог нападения. А убитые боевики… Пребывание в шкуре закоренелого бандита ожесточает, Алексей Карлович! Признаться, я испытывал большую жалость к невинным лошадкам, чем к этим слугам врага рода человеческого.

— Звучит патетически, точно слова самого Дениса Давыдова…

— Мне бы еще его неистовых гусар, тогда бы хватило сил без чьей-либо помощи раздавить это осиное гнездо мистиков-русоненавистников! — Думанский распалился не на шутку.

— А между тем, — резонно заметил шеф сыскной полиции, — вокруг вас были не менее отъявленные мерзавцы, чем эти масоны. Трудно представить, дражайший Викентий Алексеич, как вы сохраняли самообладание в подобном, прямо скажем, дурном обществе, — преклоняюсь! Кстати, если подумать, стоило бы вашему — простите, конечно же, кесаревскому — «послужному списку» дать ход, то за все его преступления вас в течение года пришлось бы на эшафот водить.

Думанский усмехнулся: