Последний император. Жизнь и любовь Михаила Романова

Неприязнь, которую великая княгиня Мария Павловна испытывала к императрице, почувствовал Председатель Государственной Думы Михаил Родзянко[171], когда в январе 1917 года она пригласила его во Владимирский дворец. Мария Павловна заговорила о тяжелом положении в стране, о бездарности правительства, Протопопова и об императрице. «При упоминании ее имени она стала более волноваться, находила вредным ее влияние и вмешательство во все дела, говорила, что она губит страну, что, благодаря ей, создается угроза царю и всей царской фамилии, что такое положение дольше терпеть невозможно, что надо изменить, устранить, уничтожить…

– То есть, как устранить?

– Дума должна что-нибудь сделать… надо ее уничтожить…

– Кого?

– Императрицу».

На это Родзянко сказал: «Ваше Высочество, позвольте мне считать этот наш разговор как бы не бывшим, потому что если Вы обращаетесь ко мне как к Председателю Думы, то я по долгу присяги должен сейчас же явиться к Государю-Императору и доложить ему, что Великая Княгиня Мария Павловна заявила, что надо уничтожить Императрицу».

Михаила Родзянко покоробила мысль о том, что императрица должна быть «уничтожена», но он считал: ее необходимо лишить политической власти. Еще осенью, когда Протопопов намекнул ему, что император может назначить его премьер-министром, Родзянко выдвинул следующее требование: «Императрица должна прекратить всякое вмешательство в дела государства и оставаться в Ливадии до конца войны».

Сейчас же обстановка в стране накалилась еще больше. Повсюду слышались голоса, требовавшие отречения Николая II и отстранения Александры от политической жизни. Новым императором должен стать двенадцатилетний Алексей, а регентом при нем – великий князь Михаил Александрович. В январе 1917 года вопрос состоял не в том, может ли это в принципе быть, а когда и как именно это произойдет.

Михаил вернулся из Брасово только 30 декабря, поэтому подписать вместе с другими родственниками письмо в защиту великого князя Дмитрия не мог. Но сомнений в том, на чьей стороне симпатии его семьи, ни у кого не было. Наташа о ссылке Дмитрия услышала одной из первых, и очень его жалела. Впоследствии он написал ей несколько писем – о том счастливом времени, когда бывал в гостях в ее доме.

Разговоры о политическом кризисе велись на Николаевской улице постоянно, но Михаил старался, чтобы жизнь семьи протекала спокойно, невзирая на трудности, которые переживала страна. 31 декабря, вечером, семья собралась за праздничным столом. В этот раз Тате впервые позволили встречать Новый год вместе со взрослыми. В гостиной красовалась, украшенная игрушками и огоньками, большая елка. А через несколько дней на пороге дома появились члены команды императорской яхты «Зарница». Они принесли в подарок шестилетнему Георгию макет парусника, который сделали своими руками боцман Кузьменко и еще четверо умельцев. Макет получился превосходным, на нем можно было поднять 14 парусов. Мальчик сиял от счастья.

Но маленькие семейные радости не могли заслонить семью от надвигавшихся грозных событий. Практически каждый день приходили тревожные новости из столицы, в том числе, и о семейных интригах, направленных против обитателей Царского Села. Михаил не принимал участия ни в каких действиях, направленных против брата, но, тем не менее, был убежден, что Александра не должна влиять на государственные дела. Но мнение это держал при себе, никому его не навязывая.

В первых числах января он встретился с Николаем в Царском Селе, и тот рассказал Михаилу о неприятной встрече с Британским послом сэром Джорджем Бьюкененом[172]. Этот дипломат оказался в щекотливом положении. Он был аккредитован при императоре, и не имел права говорить на темы внутренней политики России. Но зимой 1917 года его начальство в Лондоне умоляло сэра Бьюкенена просить Николая II о назначении кабинета министров, приемлемого для Думы.

Сэр Бьюкенен, довольно часто встречавшийся с императором и заслуживший его доверие, удивился, что на этот раз Николай II принял его не в рабочем кабинете, а в официальной комнате приемов. И все же он спросил, может ли говорить искренне. Император кивнул утвердительно, и дипломат высказал свое мнение: России нужно правительство, пользующееся доверием народа.

Пристально посмотрев на англичанина, Николай Александрович спросил:

– Вы полагаете, что я должен вновь приобрести доверие народа, или что он должен заслужить мое?

– И то, и другое, сир, ибо без такого взаимного доверия Россия никогда не победит в этой войне.

Посол стал критиковать Протопопова, заметив, что он «толкает Россию на край пропасти».

Николай недовольно перебил его:

– Я выбрал Протопопова из рядов Думы для того, чтобы угодить им, и вот награда.

Бьюкенен, всегда осторожный и предупредительный, на этот раз явно разволновался. Он предостерег императора, что революционные речи звучат уже не только в Петрограде, но и по всей России, «и что, в случае революции, только небольшая часть армии может встать на защиту династии». И после этого закончил речь с большим чувством: