Последний император. Жизнь и любовь Михаила Романова

Американский репортер не ошибся – Михаил действительно был прост в общении со своими сослуживцами. А в кругу близких ему людей очень любил пошутить. Война, тяготы, лишения – все это так. Но в жизни, несмотря на все печали, обязательно должно быть место шутке, веселью! И вот…

Однажды Михаил Александрович, видя, что один из его адъютантов чересчур нервничает из-за происходящего вокруг, незаметно связал его вещи тонкой веревкой, а конец протянул в свою комнату. Ночью все вещи неожиданно задвигались «сами собой». Адъютант, конечно, спросонья испугался, но потом успокоился, и в дальнейшем вообще вел себя более хладнокровно.

Подшутил как-то великий князь и над другим адъютантом – бароном Врангелем. На столе у командира Дикой дивизии всегда стояли бутылки с вином и водкой – для свиты и гостей, среди которых часто бывали командиры полков и молодые офицеры, с которыми ему довелось служить в былые годы. Но сам он алкогольные напитки не употреблял. И вот однажды, шутя, предложил со всех пьющих брать штраф в пользу раненых и завел для этого специальную кружку.

Барон Врангель любил выпить, но был по природе скуповат, и, чтобы не платить штраф, под разными предлогами стал во время обеда выходить из-за стола в свою комнату, и там, пропустив стаканчик-другой, возвращался к столу. Однажды Михаил Александрович застал его на «месте преступления», и… барон должен был опустить в кружку великого князя целых 50 рублей!

Но вскоре эти шуточные «штрафы» были упразднены. Не желая стеснять никого из сослуживцев, Михаил Александрович приказал подавать всем желающим вино, а себе вместо красного вина – клюквенный морс, а вместо белого – жидкий чай.

Однажды из-за этого произошел казус, причем, непроизвольно. В расположение дивизии прибыл по делам какой-то пехотный офицер. Его пригласили к завтраку. И вот он, наслушавшись рассказов о том, что великий князь Михаил, мол, ничего не пьет, тихонько сказал за столом своему соседу:

– Смотрите-ка, говорят, Великий Князь не пьет! Да он уже два стакана хлопнул!

– А не хотите ли попробовать вина из великокняжеской бутылки?

– Отчего же, с удовольствием, если это удобно, – согласился офицер.

Его сосед тут же обратился за разрешением к Михаилу Александровичу. Тот, улыбнувшись, сам наполнил бокал и протянул его смутившемуся гостю. Как же он был разочарован, обнаружив, что это – всего-навсего – кислый клюквенный морс! Но, чтобы не «ударить лицом в грязь», выпил бокал до дна…

…Михаил очень любил музыку, особенно – народную восточную. Однажды на фронте, когда Дикая дивизия стояла в резерве в лесу, бойцы Кабардинского полка пели свои народные песни. Присутствовавший при этом князь Бекович-Черкасский, сам по национальности кабардинец, едва увидев великого князя, приказал пение прекратить. Михаил Александрович удивился, и спросил его:

– Почему вы отдали такой приказ, князь?

– Мне кажется, для европейского уха такое пение может показаться просто ужасным.

Командир дивизии запротестовал:

– Нет, нет, это прекрасные напевы. Я в них чувствую что-то древнее, похожее на индусское, пусть поют…

И он не только с удовольствием прослушал все песни, но даже попросил князя перевести ему слова, чтобы записать их.

Бекович-Черкасский смутился:

– Я могу перевести… но это песни о национальном кабардинском герое князе Кучук-Аджигирееве, сражавшемся в 1830 году против русских.

Михаил Александрович засмеялся и настоял на переводе песен.

Как же было не полюбить воинам Дикой дивизии своего командира? Ведь он всегда хотел быть там, где наиболее опасно. Толкала Михаила в самое пекло личная отвага физически сильного, полного жизни человека, и к тому же простая мысль: как бы кто-нибудь из подчиненных не подумал, что он старается прикрыть собственную трусость высоким положением в обществе. Ведь для настоящего мужчины, тем более, генерала, она непереносима! А подчиненные, если и упрекали его, то именно за то, что он часто – без особой на то нужды, оказывался на передовой, где противник открывал бешеный огонь. А ведь пуля, как известно, дура, она не выбирает, в кого попасть…

Впрочем, польза от его личной храбрости, конечно, была. Кавказцы, видя великого князя Михаила Александровича на передовых позициях, готовы были идти за ним хоть на верную гибель. Они сердцем понимали: у этого храброго джигита такая же открытая, бесхитростная душа, как у них самих.

Однажды начальник конвоя, старый Черниговский гусар ротмистр Пантелеев, не раз ходивший в атаку вместе с командиром дивизии, спросил одного из сослуживцев:

– Знаешь, почему он такой храбрый?

И сам тут же ответил на этот вопрос:

– Он так глубоко порядочен, что не может не быть храбрым.

Слухи о беспримерной отваге младшего сына дошли и до вдовствующей императрицы. Только она-то была не «джигитом», который по достоинству эту храбрость мог оценить, а матерью, чье сердце обливалось кровью при одной лишь мысли о том, что могло произойти с Мишенькой, сделай он лишь один неверный шаг. И Мария Федоровна решила действовать – как могла.