Перемена кончилась. В коридоре никого не было. На подоконнике лежала забытая кем-то — или нарочно оставленная? — книга «Чёрная земля фараонов». Старая книга, но издание прошлогоднее.
Из-за угла показались двое мальчишек из шестого или седьмого класса. Они неспешно подошли ко мне. Один — тот, что пониже, — смело сказал:
— Здравствуйте! Вы новый учитель?
— Нет, — ответил я.
Мальчишки не отходили.
— Уроки прогуливаете? — спросил я.
— Не прогуливаем, — серьёзно ответил тот, что пониже. — У нас учитель заболел. Остальные в библиотеке, а мы тут.
Второй — тот, что повыше, — откинул чёлку со лба. Кончики волос были опалены огнём.
— Слушай, что это у вас у всех за галстуки? — спросил я.
— Это символ нашей гимназии, — ответил тот, что пониже.
Мальчишки всё не уходили.
— Нравится вам тут учиться? — спросил я, чтобы что-нибудь спросить.
— Очень нравится, — сказал тот, что пониже.
Он засиял от гордости. Тот, что повыше, презрительно фыркнул. Он оставался на месте только ради приятеля.
— А у вас в классе есть кханды? — спросил я.
Тот, что пониже, перестал сиять. В его взгляде мелькнуло подозрение. Тот, что повыше, опять дёрнул головой и отвернулся. Как будто ему было противно слушать меня и просто находиться рядом.
— Пошли уже! — сказал он приятелю, но смотря в другую сторону.
— До свидания, — тихо сказал тот, что пониже.
— До свидания, — сказал я.
Когда они уходили, тот, что пониже, прихватил «Чёрную землю фараонов».
Карапчевский не раскрывал, чем закончилась встреча с директором. Мы шли тем же путём, которым я шёл в субботу с Артёмом, Майей и Денисом. Карапчевский смотрел вперёд. Он высоко задрал голову, лицо его было угрюмо.
Я устал — не от ходьбы, конечно, а от постоянных встреч с новыми людьми. Давно у меня не было такого насыщенного событиями дня.
В аллее у театра Карапчевский сел на скамейку и сказал:
— Вам, Иван, сегодня никуда идти не надо?
— Вроде нет.
— Тогда посидим здесь немного, а то голова раскалывается.
Я сел рядом. На афишной тумбе краснели огромные буквы «Антоний и Клеопатра».
— Александр Дмитриевич, — сказал я, — я так и не понял, какие у меня обязанности.
— Я ведь уже говорил: смотреть и думать. Мне нужен свежий взгляд на то, что происходит. Вот прошёл день. Какие ваши мысли? Что вы думаете о том, что видели?
— Может, я ошибаюсь… — сказал я.
— Человеку свойственно ошибаться, как заметил бы Виталий Петрович, — сказал Карапчевский. — Выкладывайте.
— Префект и этот… первый зам… — Я подыскивал слова. — Мутные они какие-то. Вроде бы хотят помочь, а сами… Не верю я им.
— Почему? — спросил Карапчевский.
Он ждал того самого слова. И дождался.
— Дифферы они, — сказал я. — Извините… Дифференциаторы.
— А Виталий Петрович? — спросил Карапчевский.
— Он, конечно, интегратор! — сказал я. — Но он же ничего не сможет сделать. Он уже старый и слабый.
— Старый и слабый, — сказал Карапчевский. — Слабый и больной. Как и я.
Он что-то обдумывал.
— Ладно, — сказал он бодрым голосом. — Мы пока не сдаёмся. Делай, что должно, и будь, что будет. Так ведь?
— Так, — ответил я, хотя фраза показалась мне не вполне логичной.
— Пора расходиться, — сказал Карапчевский. — Поеду-ка я, навещу Диану.
Меня он не звал, а я не просился. Я подумал, что теперь можно забежать в библиотеку.
Мимо нас, по направлению к театральной кассе прошагали три девушки. Я проводил их взглядом — мне показалось, что я увидел среди них Майю. Но ни одна из них не дотягивала до Майи — ни фигурой, ни лицом. Все три были страшными. А судя по глупому хихиканью — ещё и дурами.
Карапчевский по-своему понял мой взгляд и усмехнулся.
Глава III. Апрель, вторник — пятница
Надписи на стене были замазаны свежей зелёной краской, но окно ещё не починили. Никита Максимович сидел на месте Дианы и печатал на машинке двумя пальцами. Когда он долбил по клавишам, казалось, что машинку разнесёт в клочья.
— Саша улетел на север, — сказал он. — Два часа назад он уехал на аэродром вместе с первым замом наместника.
Я сник. После вчерашнего я не мог ни о чём думать. Только о том, как помочь Инткому и Карапчевскому. Я считал, что нужен Карапчевскому. Для того он и брал меня с собой в высокие коридоры, чтобы все поняли, что у него есть сторонники. Я не видел в его желании ничего зазорного. Если это нужно для дела, то я готов посветить физиономией перед сильными мира сего.
Мне казалось, что отныне он будет брать меня с собой, куда бы он ни поехал. Накануне я предвкушал скорый полёт на север, где никогда не был.
— Вчера приходил инспектор, — продолжил Никита Максимович. — Завели дело, но никого, конечно, не найдут.
— Почему? — спросил я.
Никита Максимович набрал воздух в грудь и выдохнул. От этого могучего дыхания зашевелились листы на столе.
— Да вы садитесь, Ваня, — сказал он. — Кстати, документы принесли?
Я передал ему документы.
— Пойдёмте пообедаем, — сказал Никита Максимович. — Хотите есть? С утра ничего не ел. — Он погладил свой безразмерный живот. — Для этой топки нужно много горючего.
Я есть не хотел.
— Ну, хоть чаю попьёте, — сказал Никита Максимович.