Последний из Двадцати (СИ)

Руну стало не по себе. Где-то внутри пробудился доселе незнакомый, почти сладостный ужас. Он один на один с незнакомой ему девчонкой, и просто не знает, что делать. Его ровесницы из Шпиля это одно — их-то он каждый день видит. От их насмешек разве что спина не хрустела.

Но с этой…

По телу бежала до странного приятного дрожь. Мальчишка хорошенько разглядел — даже сквозь тьму! — её лицо. Голубые, почти небесного цвета, глаза чарующе блестели в темноте. Страх недоверия с её мордашки спешил сойти на нет, смениться добродушной улыбкой.

Мажонок и сам не понял, как до жуткого ему вдруг захотелось оказаться в её объятиях. Чтобы она обхватила его своими крохотными ручками, присвоила, сделала своим.

Морок чёрной пеленой застилал глаза, а разум ученика Мяхара тонул в нём без остатка. Словно ещё на что-то надеющийся, но изначально обречённый, он цеплялся абсолютно за всё.

Здесь нет людей. Здесь. Нет. Людей.

Он повторял это про себя, будто спасительную мантру — не помогало.

Будто послушный верный пёс он подошёл ближе. Маленькие ручки новой знакомицы стискивали чёрную, как сама ночь, тряпичную куклу, зло блестели чёрные же пуговицы глаз. Рун бросил на игрушку лишь мимолётный взгляд — та вдруг ответила ему хищной улыбкой.

Мажонок не успел испугаться. Юркая тварь молнией метнулась к нему. Зарождавшийся в его глотке крик едва зачался и тут же потух в бесконечности висящего вокруг безмолвия.

Кукла была бесцеремонна. Ему вспомнилось, как Кианор жадно и беспощадно вырвал из рук Виски её новую игрушку и сорвал лоскут тряпичного платья — им двигало какое-то до безумия пошлое любопытство. Теперь всё изменилось: Рун ощутил себя беспомощным деревянным болванчиком в руках кого-то огромного и могущественного. Девчонкина кукла обратилась в жидкий, неприятно холодный липкий комок. Бесцеремонно лезла под одежду, лужей растекаясь по всему телу.

Морок, что на мгновение выпустил жертву из своих паучьих лап, теперь взялся за мальчишку с утроенной силой.

Рассудок помутился. Мир перед глазами вдруг заходил ходуном. Былое желание налепить на себя охранок-другой, и сдобрить всё это третьим испарилось, будто его никогда и не было. Грязный подпол спешил заверить младшего из Двадцати, что всё как раз наоборот. Подпол — это там, наверху. Потому что стоит тебе только сделать шаг, высунуться наружу, как подхватит под руки вереница забот и гадких обязанностей. Уроки, ровесники… учителя. Чёрная жижа вытаскивала из самых потаённых уголков юного чародея всю мерзость гадких мыслей — и делала их стократ хуже. Учителя — негодяи, ровесники — сволочи! От уроков магии и вовсе давно болит голова…

То ли дело здесь, внизу, где нет добра, зла, хорошего и плохого. А есть только она.

Девчонка теперь не казалась ему крестьянской приблудой. Словно луковица цветорада, она скидывала один неприглядный слой за другим, обнажая красоту.

Зачем, вдруг спросил себя мальчишка, куда-то идти, когда рядом есть она? А если рядом она — это же счастье.

Сейчас-тие.

Щасте…

Внутри пробудился самый настоящий вулкан блаженства. Рун ощутил, что всё это время бежал по пути самообмана, гнался за какой-то ерундой, но теперь увидел свет истины. И эта девочка — такая светлая, такая живая, в ней искра, а вокруг и везде — лишь мрак невежества.

Мальчишка пытался выразить новые чувства в словах; язык не слушался. На лицо легла добрая улыбка. Нечто внутри откуда-то из недр вытащило образ бесконечно улыбчивого и столь же бесконечно мёртвого селюка.

Сомнения и треволнения отступили сразу же, как только новый смысл жизни юного чародея заглянула ему в глаза.

Ей хотелось, чтобы он улыбался — и он готов был от пяток до ушей обратится в огромную улыбку. Она пожелала развлечений — и он принялся выплясывать ей на потеху. Звонко хлопали ладоши.

Пока не явился он.

Рун не сразу осознал опасность, что изволила рухнуть на них непосильной ношей. Бес из самых глубин, слуга Бледных корявыми пальцами рвал небо над головой. Ночь, казалось, заливали кровавые раны. Бесконечная синь безоблачного неба трещала, будто гнилая древесина: бес был старателен и непреклонен. Топорщились вверх круто завитые рога, мхом торчали волосы из ушей. Зелёная кожа, повсюду увитая уродливыми бородавками, некрасивый крючковатый нос, толстые губы. Глаза пылали жарким пламенем, готовым поглотить всё, чего только коснётся проклятый взгляд.

Нечисть перед юным чародеем бесновалась в собственной нерешительности. Словно посланник Бледных жаждал лёгкой поживы, но оказалось, что здесь могут дать по зубам.

Мальчишка ударил первым. Не помня самого себя, он бросился на угрозу, лелея внутри себя лишь одну мысль.

Защищать её — это тоже счастье.

Первые удары Руна потонули в защите нечисти. Бес извивался, будто змей, размашисто шлёпал по воздуху кончик мохнатого хвоста. Брошенная юным чародеем сосулька хрупнула, осколками разлетевшись по полу, а хват чародейских рук из под земли поймал разве что воздух.