Последний из Двадцати (СИ)

Беса не было. Посланец Бледных с огненным взором испарился, растаял и ушёл в небытие. Вместо него над мальчишкой сутулилась суховатая фигурка старого Мяхара.

— Живой, спрашиваю, малец, нет? — Мяхар держал его магической хваткой за шкирку, словно нашкодившего котёнка. Стонал живот, головная боль напоминала сознанию, чтобы то не торопилось приходить в себе.

Хуже будет.

Рун не знал, куда уж могло быть ещё хуже. Царивший в голове сумбур и хаос собирал вещи, уступая трон осмыслению. Последнее хищно улыбалось и обещало проблемы.

Рун осмотрелся по сторонам и не увидел того, что именно бы здесь не обещало ему проблем. Успокаивал разве что взгляд старика — флегматичный и спокойный. Мальчишка не сразу сумел разглядеть в глубине глаз старика самую настоящую заботу.

Не материнскую, как у матриарха, не учительскую, как у мастера Рубера. Мяхар готов был оберегать мальчишку точно так же, как себя самого.

То есть, никак, скрипнул голосом разбойника сарказм и затих.

Всё стихло, ожидая скорую грозу — буря спешила сюда на всех парах и Рун чуял это всеми фибрами души.

— Живой, нет? — Мяхар встряхнул его сильнее, будто в надеждах, что из карманов юного чародея вот-вот вывалится ответ.

Рун поспешил кивнуть. Тогда и только тогда его поставили наземь. Ноги непослушно подкашивались, младшему чародею казалось, что он заново учится ходить.

Мяхар ругался — на себя, про себя и для себя. Узловатыми пальцами вытирал кровь с разбитой скулы — интересно, спросил мальчишка, кто это его так?

Память неприветливо улыбнулась. Догадка вспарывала остатки морока страшным — Рун, нахальный мальчишка, бился не с бесом, а с собственным учителем.

И потому, наверно, до сих пор жив. Стыд, учуяв пустоту в душе Руна, поспешил заполнить её собой от и до. Мажонку казалось, что у него покраснела даже макушка.

— Это… это я? — он спросил, словно в самом деле сомневался. Старик поспешил отвернуться, словно пряча от детских глаз свои синяки.

— Нет. Не ты. Идём.

Мяхар в одночасье сменил заботу суровостью. Мальчишке показалось, что у старика на все случаи жизни есть своя маска. Сейчас строг, через мгновение насмешлив, затем безумен… кто ж его разберёт?

Вокруг бушевала бесконечность пожара. Огонь устрашающий сейчас больше походил на огонь домашний. Трещало, как из камина, веяло уютом и теплом. Руну подумалось, что не хватает только кресла и одеяла, в которое можно было бы закутаться.

Он покачал головой, прогоняя неважные мысли прочь. Ночь была коротка, а за горизонтом на небосвод торопилась монетка солнца. Оно лениво выглядывало, будто намекая младшему из Двадцати что сам он едва разменял первый десяток лет, но сегодня стал намного старше, чем когда либо.

А если ещё и сможет осознать и принять случившееся…

Опыт скрипел песком на зубах. Мяхар, не останавливаясь и прямо на ходу подхватил тускло блестящий шар. Звезда, вспомнил мальчишка, рыбалка. Только вот она была много ярче, чем сейчас, что с ней случилось?

Память и здесь не удержалась от болезненного укола, ненароком намекнув на некоего сорванца, что опрометчиво и сломя голову бросился на непредназначенный ему удар.

Юный чародей сглотнул, когда они подошли к дому. Или к тому, что ещё пару часов можно было назвать людским жильём, а сейчас лишь его ошмётками. Мяхар грузно перевалился через обломок стены, но на удивление мягко спрыгнул в подпол. Рун не сразу, но последовал его примеру.

Смотреть, отчего-то, было жутко — девчонка утратила свой прежний облик. Рун зажал рот ладонью — он помнил её совершенно иной. Чумазая, грязная девичья мордашка сменилась морщинистой маской. Чёрные буркала глаз хлопали, на толстых, покрытых чешуёй щёках виднелось нечто, похожее на застывшие бороздки слёз.

Руки были страшно худы. Из-под подола мешковины — ну, подумалось юному чародею, хоть это-то нисколечки не изменилось, — торчали тростинки ног. Она подобрала их под себя.

Трёхпалые ладони оглаживали чёрную тряпку, что в мороке казалась ему игрушкой.

— Берегись! — выкрикнул парень, когда она вдруг резко оскалилась и швырнула комок ткани старику в лицо. Мяхар безмолвно поймал её, отшвырнул прочь — Руну показалось, будто тряпица тут же заспешила уползти прочь.

— Сам сделаешь? Или боишься?

Рун не сразу понял, что спрашивали у него. Здесь, внизу, перед неказистым "счастьем" он чувствовал себя до странного потерянным. Остатки звезды тускло мерцали на вытянутой старческой ладони.

Рун вдруг понял, что абсолютно не смел. Что быть героем и грозой чудовищ лучше на одних лишь словесах, что здесь и сейчас это стократ тяжелей…

Он принял звезду в руки, будто мяч. Теперь она казалась ему до странного маленькой — неужели с этакой-то крохой у него не получилось пролезть через дверь? Или это она сейчас попросту стала намного меньше?

Парень смотрел на звезду в своих руках, осознавая две вещи. Первым было озарение: только что он принял и взял на себя право убить. А вторым оказалось понимание того, что он попросту не знает, как и что делать дальше.

Мяхар был терпелив. Его голос наставительно гремел за спиной.