Последний из медоваров

Она напоминала мне кошку - ходит собственными тропами и ластится только когда ей угодно. Сердце сжалось - она его уже забрала. Я сам не заметил, как ноги принесли меня к гусельнице. Каково же было мое удивление, когда я разобрал слова песни:

В сердце Мэри - море,
Север на краю земли,
Заблудшие галлеоны.
Мэри не сойдет с пути.

Ты уплывешь, но вернешься ль,
Сказать сможешь ли "прощай"
Храмам из злата и землям дивным?
Мэри, я не в силах ждать.

Мэри... Словно упрек. Но в чем упрекать меня?

Я никогда не разговаривал с Мэри как с Джен, не спасал ее, не успокаивал, не смеялся, не пережил с нею ни одного приключения, не чувствовал себя в силах сделать для нее хоть что-нибудь.

Я был влюблен и очарован. Но вот только - можно ли это назвать любовью? И что это, вообще, такое - любовь?

И просто ли я очарован Джен? Или это то - большее?

В двери тук-тук-тук -- он вновь здесь.
Тук-тук -- в ответ тишина.
Он с новым тук-тук-тук вернется,
"Мэри, выйдешь за меня?".

Джен оборвала последнее "тук-тук-тук" и обернулась. Заметила меня.

- Прости, - бросила коротко. - Я... случайно песню сложила.

- Почему ты просишь прощения? - присел я на край борта. Чтобы смотреть прямо на нее.

Гусельница смешно наклонила голову набок. В свете фонаря, в тумане, в ночи, в простом сером платье да с разбросанными как попало кучеряшками она казалась пакостным фейри из фольклора.

- Это твоя боль, - тихо повинилась фейри.

- Это старая история. Прошло уже два года с ее смерти, Джен.

Я чудесным образом исцелился от боли. Уже неделю как.

- Ничто не старо, - покачала гусельница головой и приложила руку к груди, - пока оно здесь.

Я улыбнулся. Море качало нашу шхуну, как мать ребенка. Так спокойно мне не было давно.

- Она там, - показал я в скрытое туманом небо.

Джен прищурилась вопросительно.

- В звездах, - пояснил я. - Больше не здесь, - я похлопал там, где должно было бы быть сердце.

"Здесь", не спросив меня, согласен ли я - она. Джен задумчиво пробежалась пальцами по струнам.

- Ты... отпустил ее?

Я кивнул, Джен в ответ - тоже.

- Расскажи о ней, какой была капитан Мэри?

Хм. Я задумался.

- Все точно, как в твоей песне. Далекая и прекрасная. Как звезда. Я ходил за ней, как тень. Слушал. Томился. Но даже не разговаривал толком.

Джен наморщила нос. Забавная.

Почему я сразу не заметил, как она мила? Может, она знает ответ на этот вопрос?

- Джен, что такое любовь?

Джен усмехнулась и посмотрела в пустоту вокруг нас.

- Знаешь, Тэм, о любви много говорят, но я в нее не очень верю.

Я закашлялся. Приехали.

- А что такого? Тем более странно, что такой суровый тролль, как ты, верит, - состроила лукавую рожицу гусельница.

- Но ты - менестрель, бард, девушка, в конце концов!

- И - не верю. Прости. Я немного тебе завидую, тролль. Насчет истории с Мэри. По крайней мере, ты знаешь, как это - любить.

Джен вздохнула и вернулась к мурлыканью.

- Постой... Разве ты никогда никого не любила?

Гусельница оторвалась от игры и посмотрела на меня настороженно. А затем выдала:

- Это слишком опасно.

И резко поднялась.

- Наверное, скоро мне придется расстаться с мандолиной, - погладила она гриф. - Менестрель слишком заметен. Хочу наиграться. Прости.

Она оставила фонарь и побрела на нос. Вскоре туман наполнился тихими и неистовыми звуками прощания Джен с лютней.

Мог ли я что-то еще сказать? Должен ли был?

***
Джен

Не скроет дорогой убор
Простолюдинки вольной взор...
Красноречивей, чем все слова
Зеленые рукава!..

Я прервала игру. Пусть я и пою тихо, только и так всем мешаю спать.

Тролль еще прилез с разговорами про любовь... Кто просил его, а? Кто бы подумал, что он у нас такой романтик. Впрочем, история о Мэри - тому подтверждение. Только что это за "это старая история"? Вот и доказательство - не любовь это вовсе, если так ее просто отпускают и забывают. Любовь, если бы она существовала, должна быть выше жизни.

Я, к счастью не любила. Привязалась в детстве, к треклятому Роберту Одли. Спасибо, хватило - до сих пор никак не уверую, что он сволочь. А он спрашивает про "любить"!

Я зло ударила по струнам. Те отозвались тоскливым воем. Есть вещи, которые не изменить, как и героине песни - не избавиться от зеленых рукавов.

Сзади раздались шаги. Ну вот. Мешаю.

Я обернулась. Снова Тэм.

- Что случилось? - присел он снова рядом на переборку, поставив фонарь между нами.

От него пахнуло спиртом. Так вот чего мы так разговорились.

- Ты же не пьешь, - подняла я бровь.

- Я много чего делаю впервые с тех пор, как узнал тебя, - усмехнулся тролль.

И вдруг поправил мне волосы за ухо. Быстро, легко. Если бы не загрубевшие пальцы, то почти нежно. И меня дрожью прошило. Но отругать его почему-то язык не повернулся.

- Я... ничего не случилось.