Последний хартрум

Вначале пришла боль. Жгучая и пульсирующая, она обосновалась в груди, мешая дышать. По телу разлился жар, а вместе с тем отвратительная слабость. Ему казалось, что он медленно растворяется в кипятке. Вокруг него и впрямь была вода, с примесью чего-то едкого, отчего кожу щипало и покалывало. Будь он мертв, чувствовал бы себя намного лучше. Это его немного утешило, и Дарт разлепил глаза.

Над медной ванной поднимался густой пар, заполняя комнату белесой дымкой, такой плотной, что силуэт в дальнем углу был едва различим. И тем не менее он там был – почти недвижимый, как сам Дарт. Его попытка пошевелиться закончилась приступом тошноты, вызванной удушливым запахом травы, добавленной в горячую воду. Он шумно втянул носом воздух, точно заново учился дышать.

– Очнулся, – с облегчением и нежностью в голосе сказала Бильяна. – Что болит?

Он поморщился, не оценив ее заботы.

– Все.

Бильяна, ахнув, тут же обратилась к своим травам и склянкам. Отыскав нужный ингредиент, она бесцеремонно прошествовала к ванне и вытряхнула содержимое тканевого мешочка в воду.

– Не переживай, – отмахнулась она в ответ на смятение Дарта, – тащили мы тебя вместе, но раздевала она.

Он был не в том положении, чтобы всерьез беспокоиться, кто видел его обнаженным, хотя тот факт, что это была Флори, приятно взволновал его. На миг. А потом он вспомнил, при каких обстоятельствах попал сюда, и настроение сменилось мрачным осознанием.

– Где она?

Бильяна уже вернулась на свое место, снова превратившись в размытый силуэт в дымке.

– Побежала к Рину сообщить, что с тобой стряслось. Но, я так понимаю, его больше заботят дома, чем твоя жизнь.

Дарт промолчал. На это у него самого не было ответа. Рин всегда казался ему слишком прагматичным, чтобы проникнуться идеей бескорыстной дружбы и самопожертвования. Не желая озвучивать сей неутешительный вывод, он решил сменить тему:

– Долго мне откисать тут?

Ее строгий взгляд долетел до него через всю комнату.

– Сколько потребуется, чтобы твоя рана затянулась и не осталось уродливого шрама.

– Тебе-то что до моих шрамов?

– Не о себе забочусь, – проворчала Бильяна, сгребла в одну корзину весь свой целебный скарб и, не сдержавшись, выпалила: – Можно было выбрать хотя бы не хартрум?

В ее голосе слышался упрек, чему Дарт не удивился. Конечно, безлюдь уже успел все разболтать своей лютине.

– Приятно слышать, что ты рада за меня, – хмыкнул он с притворством.

Бильяна передумала уходить, остановилась в дверях.

– Я не могу быть рада, зная, что ты готов попасть на виселицу, – отчеканила она. – Ни одна любовь не оправдывает такой риск.

Сказанное в сердцах всколыхнуло в нем смесь обиды и злости. Ухватившись за края ванны, он резко сел и выпалил:

– Поэтому ты отказалась от меня, мама?

Слово застыло между ними, будто стрела в натянутой тетиве; невозможно было определить, куда обращено ее острие, кому станет больнее, когда она попадет в цель.

Несколько долгих секунд Бильяна не отвечала, будто чего-то ждала. Время шло, а ничего не менялось. Дарт по-прежнему хотел знать правду. Он чувствовал это всегда, но боялся ошибиться, выглядеть глупым.

Но один момент все изменил. Тогда, истекая кровью на полу оранжереи, Дарт ясно слышал ее слова. Бильяна испугалась за его жизнь и невольно выдала свой главный секрет.

– Я не отказывалась от тебя, – сказала она с дрожью в голосе. – Мне не оставили выбора.

Дарт вцепился в борта ванны. Голова кружилась, в груди пекло, сердце колотилось так, что стук отдавался в ушах.

– Но это была ты! Та женщина с корзиной. Ты сама принесла меня в приют.

Проклятие, да он же видел эти корзины. Раньше они висели на крючках, занимая всю стену на кухне, где Бильяна делала плетенки из ивовых прутьев. Однажды Дарт спросил, не продавала ли она корзины местным, наивно надеясь отыскать родство таким образом. Спустя годы надежда в нем померкла и, казалось, умерла.

– Ты ничего не понимаешь. – Бильяна опустила голову.

– Так объясни, что случилось? Почему я появился на свет? Кто мой отец? Почему вы бросили меня? Не убегай от меня снова!

Бильяна не стала его слушать и скрылась за дверью. Он не мог броситься следом, догнать ее и потребовать рассказать правду. Обессиленный и потрясенный всем, что с ним случилось за одну ночь, Дарт сполз обратно в воду. Лучшее, что он мог сделать сейчас, быстро прийти в себя после исключения. При мысли об этом рана на груди болезненно заныла. Дарт отогнул бинт, которым обмотали его торс, и проверил шрам – еще свежий, но не такой ужасный, каким он его представлял. Было ли это заслугой заботливых рук Флори или чудодейственных снадобий Бильяны, он был благодарен им обеим.

Дарт закрыл глаза. Теплая вода окутала его, точно кокон, и все же это не помогло избавиться от навязчивых мыслей. Он беспокоился о горящих безлюдях и Фран, приглядывающей за фермами; ругал себя за то, что не догадался о замысле Общины раньше и бездействовал сейчас; с тоской думал о Флори; злился на Бильяну, сбежавшую от разговора, и задавался множеством вопросов о своем рождении.