Последний хартрум

Кто был его отцом? Быть может, такой же лютен. В истории многочисленных связей между одиночками подобное случалось нередко, но их дети не появлялись на свет. С приходом более гуманных правил, если Протокол вообще мог относиться к таковым, детей лютенов стали отправлять в приюты других городов: чтобы упрочить одиночество и тех и других. Но Бильяне все-таки удалось сохранить тайну его рождения.

Мыслями Дарт часто возвращался во времена приюта и сейчас без труда вытащил из прошлого две истории, которые внезапно приобрели совсем другой смысл. Возможно, с ним случалось что-то еще, но тогда он был слишком маленьким, чтобы запомнить.

Однажды осенью, за несколько дней до его девятого дня рождения, он заметил у ограды женщину: держась на расстоянии, она все же пристально наблюдала за ним. Их взгляды встретились, и незнакомка поманила его к себе. Обычно Дарт опасался чужих, а к ней подошел. Просунув руку сквозь прутья забора, она протянул ему спелый гранат, какие раньше он видел разве что на картинках. Сезон давно прошел, но фрукт оказался свежим и сочным, будто недавно сорванным с дерева.

Дарт слопал угощение сам, спрятавшись за углом летней кухни. Стыдно ему стало потом, но в момент, когда на языке таяла сладкая мякоть, а липкие от сока пальцы жадно выковыривали зерна, он совершенно точно не хотел делиться тем, что предназначалось ему.

Странное дело: вкус гранатовых зерен, их терпкий аромат ярко отпечатался в его памяти, а лицо дарительницы почти сразу забылось. Лишь раз смутное видение о ней посетило Дарта.

Следующей зимой, когда в городе свирепствовала корь, он, как почти все приютские, оказался прикован к постели. В дортуаре, куда определяли больных, было жутко и мрачно. Окна завешивали красной тканью, считая, что это способно прогнать недуг, который забрал бы еще немало жизней, если бы таинственная благодетельница не принесла им лекарство. Своего имени она не назвала и осталась в истории приюта «доброй госпожой». В ту ночь, забывшись в лихорадочном сне, Дарт увидел образ незнакомки, протягивающей гранат сквозь прутья ограды…

Теперь же он понял, что у той женщины с фруктовой корзиной, дарительницы и «доброй госпожи» было одно лицо – лицо его матери.

Глава 29 Дома на песке

Десмонд

Дес полагал, что сошел с ума, раз согласился помочь Эверрайну, который и раньше раздражал одним присутствием, а теперь вызывал зуд в кулаках. Видеть его надменную физиономию не хотелось, однако выбирать не приходилось – другой у того не было.

Он пришел как раз вовремя, когда Эверрайн начал выкладывать второй ряд тровантов. И все бы ничего, если бы не перчатки. Он натянул их, точно переносил жаб и боялся обзавестись бородавками. Казалось, он был на грани того, чтобы вооружиться носовым платком, а затем, двумя пальцами зажимая камни, брезгливо швырять их в ров. Эверрайн был создан под шикарные костюмы и строгие интерьеры контор, то есть подо все, что исключало любой физический труд.

Наблюдать за ним в чуждой ему обстановке было забавно, тем более что домограф, увлеченный новым занятием, ничего не замечал, пока Дес не выдал себя, точным броском попав камнем по затылку. Эверрайн повернулся.

– Рыбьи потроха, а ты здесь зачем? – недовольно пробормотал он.

Дес ответил, что согласился помогать ему только потому, что его попросили. Эверрайн ничуть не удивился и с непоколебимым спокойствием вернулся к делу, оставив Деса тревожиться о том, что он становится предсказуемым.

Они сосредоточились на работе: жутко скучной и монотонной. Чтобы взбодриться, Дес стал напевать песню из репертуара «Бродячих котов». В исполнении Чармэйн она звучала задорно и беспечно, а у него все равно получалась какая-то похабщина, от которой воротило Эверрайна. И это была достойная причина, чтобы не замолкать.

Его концерт прервала местная лютина, предупредившая о надвигающихся осадках. Доррин осталась со своим безлюдем, чтобы следить за отлаженной системой дождевого полива, и, судя по кокетливой улыбке, ей нравилось управлять погодой.

Они занесли полный мешок с тровантами под крышу и остались в безлюде, чтобы переждать ливень. В Доме ненастий оказалось темно и сыро, как в подвале. На Доррин, обмотанную в легкую ткань, похожую на кусок тюля, было холодно смотреть. Дес и не смотрел, но почему-то все равно замечал, что ее темная кожа блестит, точно порфировая, а лицо в облаке черных волос напряжено и задумчиво. Она была полной противоположностью его Чармэйн. При одной мысли о ее белокурых волосах и фарфоровой коже, пахнущей ванилью, его охватывали трепет и волнение. И сейчас, чувствуя, как погружается в фантазии, Дес заставил себя подумать о чем-то другом: тровантах, дожде или грязных стеклах.

Он стоял у небольшого окна, рядом с Эверрайном, деловито сложившим руки на груди, и Доррин, которая облокотилась на подоконник.