Лицо Ремингтона исказилось от обиды, словно его закидали тухлыми яйцами и гнилыми помидорами. Подбородок затрясся, нос и щеки стали багровыми, а в потемневших глазах светился праведный гнев. Он явно был не готов дать достойную отповедь столь неожиданным и яростным обвинениям. Ему было дьявольски обидно, что те, кого он всегда защищал, обошлись с ним так жестоко и несправедливо. Разве он не выступал в парламенте с пламенными речами в поддержку суфражисток? Разве не опубликовывал статьи в защиту женских прав? А не он ли открыл при своей фирме курсы для девушек, желающих получить новые знания и профессиональные навыки, которые помогут им сделать карьеру? Да как им вообще могло прийти в голову, что он…
– Крепись, сестра! – обратилась одна из возмущенных дамочек к Антонии. – Мы не дадим тебя в обиду, присоединяйся к нам! Стряхни с себя узы мужского гнета! Не позволяй ему унижать тебя. Скажи во всеуслышание все, что ты думаешь о нем!
Антония не сразу сообразила, что ее просят бросить камень в ее мнимого обидчика, совратителя и эксплуататора. Поняв же это, она смекнула также, что женщины введены в заблуждение лживыми газетами. И тогда она заговорила.
– Прекратите это безобразие! – воскликнула она, заслонив собой затравленного графа. – Оставьте его в покое!
Да как вы посмели напасть на благородного лорда, словно шайка хулиганов и разбойников!
Толпа замерла, пораженная ее неожиданным заступничеством. Однако одна из неуемных стерв крикнула:
– Он же насилует женщин белым днем прямо на улицах! Его за это кастрировать мало, надо перепачкать его дегтем, вывалять в перьях, повесить и четвертовать!
– Ложь! – трепеща от негодования, воскликнула Антония. – Руки прочь от честного аристократа! Мне ли не знать, как все обстояло в действительности? Ведь это я оказалась в роли его невинной жертвы, если верить лживым газетам, выдумывающим всякую чушь ради увеличения своего тиража и барыша.
Воспользовавшись замешательством толпы, она схватила изумленного Ремингтона под руку и увлекла его ко входу в здание. Вдогонку им полетело новое нелепое обвинение:
– Он принуждает женщин выполнять унизительную работу! Превращает их в своих рабынь и безмолвных наложниц, делает из них посмешище!
Антония обернулась и крикнула:
– Я работаю в его компании, потому что обязалась это сделать, заключая с ним пари. Меня никто не принуждал, я поступила так добровольно. Не суйте нос в чужие дела! А уж если вас интересует, как его сиятельство на самом деле относится к женщинам, рекомендую вам поговорить с его работницами. Они вам расскажут, что по вечерам посещают открытую для них графом общеобразовательную школу и специальные курсы.
– Не верьте ей! – закричала одна из наиболее агрессивно настроенных дам. – Она пала жертвой обмана. Бедняжка, мне ее искренне жаль.
Антония подавила желание вернуться и дать этой заступнице звонкую пощечину, глубоко вздохнула и воскликнула:
– Расходитесь лучше по домам! Тем же из вас, которые хотят узнать, как Ремингтон Карр обращается с женщинами, советую прийти к нему на прием в контору и поговорить с ним цивилизованно, как и подобает зрелым и рассудительным людям, не утратившим еще достоинство и гордость.
С этими словами Антония вздернула подбородок и вошла в дверь, предварительно подтолкнув в спину застывшего на пороге Ремингтона. Очутившись в вестибюле, она обогнала его и стала быстро подниматься по лестнице. На площадке третьего этажа выстроился кордон из дюжины клерков, решивших преградить путь разъяренным женщинам любой ценой. Узнав леди Пакстон, служащие расступились. Бесцеремонно схватив Ремингтона за руку, она потащила его за собой по коридору в кабинет, шипя на ходу:
– За всем этим стоит негодяй Руперт Фитч! Это он ввел в заблуждение доверчивых читателей. Одного только я не могу понять – почему разумные люди верят очевидной клевете?
Она остановилась, отпустила его руку и, обернувшись, негодующе воскликнула:
– А эти дамочки? Видели бы они сейчас себя в зеркале! Это же настоящие фурии! Да как они посмели так тебя оскорблять? Как у них язык повернулся обозвать тебя извергом, тираном и работорговцем!
Ремингтон захлопал глазами и широко улыбнулся. Антония прикусила язык, сообразив, что еще недавно сама точно так же обзывала его. Справившись с мгновенным замешательством, она добавила:
– Меня они, разумеется, тоже не слишком-то жалели, эти лицемерные скандалистки.
Румянец, появившийся на ее бледных щеках, стал распространяться на шею. Желая скрыть свое волнение, Антония повернулась и вошла в кабинет. И только там до нее дошло, что богатый аристократ, обладающий обширными связями и большими привилегиями, не нуждается в ее заступничестве, поскольку он совершенно неуязвим. И уж если кто-то из них двоих и нуждался в защите, так это она сама. В первую очередь от него, графа Ландона.
Антония разыскала Коллингвуда и приступила к занятиям. Но даже стуча пальцами по клавишам пишущей машинки, она вспоминала выражение лица Ремингтона в коридоре и тот урок, который он преподал ей утром, когда они печатали в четыре руки.